Читать книгу - "Мятежная совесть - Рудольф Петерсхаген"

В мою камеру вселили новенького – молодого человека лет двадцати пяти. Это было не особенно приятно, тем более что он оказался прожженным аферистом. Во время своей бродячей жизни он по ошибке влез в машину какого-то американца и переворошил чемоданы и портфели.

– А так как им нужен был материальчик для своей пропаганды, они взяли да осудили меня за шпионаж. В газетах сообщалось, будто я имел задание взорвать радиостанцию «Свободная Европа» в Мюнхене. Чепуха! Я даже не знаю, где эта радиостанция, и в жизни своей не был в Мюнхене!

Минуту спустя он добавил:

– Им нужны дураки. Они так обработали меня, что я все, что им надо, признал. Я подписал бы даже обвинение в изнасиловании собственной бабушки.

Холодную войну надо подкармливать. Для науськивания против Востока требуются сенсации. А если их нет, нужно придумать. Гитлер в 1939 году тоже сфабриковал «нападение Польши» на радиостанцию в Глейвице, чтобы иметь предлог для разбойничьего похода на Польшу. Жизнь людей при таких преступлениях не имеет никакой цены. У империалистов нет морали, хотя они охотно и часто говорят о ней.

Все борцы за мир, приговоренные по оккупационному статуту, находились в корпусе «Б» – в том самом, где много лет жили приговоренные к смерти. Постепенно у меня перебывало большинство политических заключенных.

– Вы себе не представляете, что тут было, когда газеты писали о вашем процессе, – рассказывали борцы за мир. – Военные преступники взбеленились. Они обращались с нами, как с отбросами человечества. Как, за дело мира вступился полковник, да еще с «Рыцарским крестом»! Это было пошечиной для всей касты, а для нас – великой радостью. Кстати, кто-нибудь из военных преступников вас уже навестил?

– Никто, – ответил я.

Однажды меня предупредили:

– Я работаю санитаром в госпитале и многое слышу. Военные преступники хотят либо перетянуть вас в свой лагерь, либо окончательно скомпрометировать.

Я решил ждать. И вот что произошло.

Мне передали приглашение на чашку кофе от бывшего генерал-полковника фон Зальмута. Когда-то он, как и я, служил в Потсдаме, в 9-м полку, был монархистом и горячим приверженцем «старого Фрица»{41} и Бисмарка. Внешне, особенно благодаря нависшим бровям, он поразительно напоминал «железного канцлера»{42}. Фон Зальмут был до крайности самоуверен и держался этаким патриархальным помещиком.

– Мне хочется вернуть свои имения, и прежде всего то, которое там, у вас. Его я особенно любил! – начал он обстоятельно, наливая свежесваренный кофе.

– Эти времена давно прошли и не вернутся, – твердо возразил я.

– Не торопитесь с выводами. У нас здесь великолепные связи с Бонном. А там, слава богу, многое меняется. Да так оно и не может оставаться! Впрочем, сначала надо поговорить о вашем деле.

После упоминания о «связях с Бонном» было любопытно услышать его предложение.

– Нам ясно, что вас предали и от вас отреклись, – произнес он с глубоким убеждением.

Я было возразил, но он настаивал:

– Да, да, именно так. Даже если вы не хотите этого признать. Вы не представляете, что за типы там, на вашей стороне.

– Почему? – спросил я удивленно.

– Кто-то из них дал в Москве показания, будто Гот и я применили приказ «о комиссарах»{43}. Поэтому мы и торчим здесь.

Шестидесятилетний генерал-полковник, бывший командующий армией, задохнулся от волнения и возмущения. Я получил возможность обдумать свой ответ.

– Разве тот, о ком вы говорите, дал неправильные показания? – Я думал, что именно это возмущает генерала, но старик недоуменно посмотрел на меня:

– При чем здесь правда? Взаимная выручка – вот что требуется! Но они об этом и знать не хотят.

– Но ведь это не имеет ко мне никакого отношения, – сказал я. – Я поехал в Западную Германию по своему делу. Никто меня не принуждал.

Зальмут недовольно пробормотал:

– Так мы не продвинемся ни на шаг.

Он был прав.

В корпусе «Б», куда военные преступники старались не заходить, будто здесь жили прокаженные, мой визит к старику Зальмуту был сенсацией. Шпики, приставленные к обоим лагерям, почуяли добычу. В погоне за ней они легко выдавали себя. Атмосфера подглядывания и вынюхивания особенно характерна для тюрьмы Ландсберг, причем раньше шпикам приказывали вынюхивать сторонников национал-социализма, а теперь – противников возрождения фашизма. Сперва анти-, а теперь профашисты. Но единой точки зрения не существовало и сейчас.

При каждой встрече во время еды или прогулок некоторые генералы рассказывали мне об оскорбительном поведении американцев.

– Я входил в правительство Деница. Тогда мне было уже за шестьдесят, и я имел чин генерал-полковника. Но вы не представляете себе, как ами дубасили нас резиновыми палками в день ареста, десятого мая 1945 года!

– За четыре года в советском плену я ни разу не видел, чтобы кого-нибудь били, – заметил я.

– Когда изо дня в день, из года в год слышишь и читаешь обратное, в конце концов всему поверишь. Но в одном меня уже не обманешь. На собственной шкуре я испытал, что такое американские «носители христианской культуры».

– К сожалению, дело не только во вранье. Дело в том, что, ведя целеустремленную кампанию клеветы на Советский Союз, они готовят новую войну, – возразил я.

Генерал боязливо оглянулся:

– Боже мой, все это верно. Но если здесь кто-нибудь услышит…

Так военные преступники, возненавидев своих американских тюремщиков, все же охотно следовали за ними, потому что ненависть к Советскому Союзу, которую посеял в них Гитлер, преобладала над всем. Теперь эта ненависть вспыхнула с новой силой. Они и слышать не хотели о национальных интересах. «Что сейчас нужно Германии? Какая дорога приведет к единству и мирному возрождению?» В этих вопросах бывшие верхи «Третьего рейха» снова оказались несостоятельными.

Вторую вылазку из лагеря военных преступников сделал бывший обергруппенфюрер Лоренц:

– Здесь принято, чтобы вновь прибывшие наносили визиты старожилам. Рекомендую заняться этим – только так можно установить нужный контакт.

«Правильный путь» – говорили реакционеры в Красногорском лагере. «Нужный контакт» – называлось это здесь. Я призадумался.

– Учтите, у нас старые солдатские традиции в почете, – высокопарно поучал обергруппенфюрер.

– Как прикажете понимать? – поинтересовался я.

– Ну, к примеру, обращаться следует по старопрусской традиции, называя чин… – Он неуверенно добавил: – Само собой разумеется, в третьем лице. Это лучший барьер от здешней публики.

Это уж слишком!

– В американских «Правилах поведения» заключенным в Ландсберге запрещено именовать друг друга по чину, дворянскому титулу и даже по академическому званию! – сказал я, желая подчеркнуть нелепость его претензий.