Читать книгу - "Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас"

Хотя она рассказала бею все, что могла вспомнить о второй аудиенции у султана и о том, как она очнулась в гареме, хотя тысячу раз принималась объяснять ему, какая, по ее мнению, существует связь между гирканцами и Османской империей, а он много раз простил ей невольную неосторожность, хотя никогда раньше они так много и откровенно не разговаривали, Элеонора чувствовала, что отношение бея к ней изменилось навсегда. Даже когда он заговаривал о повседневных вещах — жаре, ценах на хлопок, можно ли достать вишню на рынке, — он не переставал хмуриться.

И ведь не только бей, все относились к ней иначе: никогда еще господин Карум не был так услужлив. Он подавал ей почту с чуть заметным поклоном и сметал крошки со стола, почти не дыша. Каждое утро госпожа Дамакан купала Элеонору с такой осторожностью, как будто та была сделана из горного хрусталя. А когда старая служанка застегивала крючки на Элеонорином платье, девочка чувствовала, как подрагивали ее руки. Даже птицы переменились: стали заметнее и настойчивее. Можно подумать, им кто-то рассказал о том, что древнее пророчество свершается в эту самую минуту там, далеко, под пуховым одеялом облаков. Каждое утро она видела, как они — один за другим — усаживаются на карнизе под ее окном. Каждый вечер она следила за тем, как они улетают обратно, строго соблюдая установленный порядок. Куда они направлялись, что искали на окраинах — Элеонора могла только догадываться.

Иногда ей казалось, что все в мире идет кувырком. Элеонора взяла обыкновение время от времени просматривать старые номера «Стамбульского вестника». Она читала вчерашние новости и не могла избавиться от чувства, что незыблемые основы мироздания вдруг поколебались. Всего лишь за две недели газета поведала ей о противостоянии Британии и Китая, о разрушительном землетрясении на юге Соединенных Штатов, о вспышке холеры в Испании, о десятках самоубийств (в том числе о знаменитом прыжке с нью-йоркского моста, который оказался розыгрышем), о вооруженных нападениях и дерзких ограблениях банков в Женеве. В дополнение к этим сенсационным новостям «Стамбульский вестник» сообщал, что султан Абдул-Гамид II решил разорвать долгосрочные союзнические отношения с Германией. Подробностей не сообщалось, за исключением весьма многозначительного намека на то, что за всем этим стоит фигура «юного советника» султана.

Но самое поразительное известие пришло по телеграфу однажды около полудня, в самый разгар лета. Элеонора читала объявления на последней странице «Стамбульского вестника», когда господин Карум появился на пороге столовой с пачкой писем и телеграмм. Он положил их вместе с ножом для бумаг на стол, поклонился и вышел — Элеонора предпочитала сама вскрывать свои письма. По обыкновению, она сначала просмотрела всю корреспонденцию конверт за конвертом, прежде чем решить, с какого письма начать. В сегодняшней почте была телеграмма из Парижа, замызганное письмо из Трабзона и несколько ее собственных писем, которые так и не дошли до адресата. В самом низу ее поджидал сюрприз — телеграмма, которую она поначалу не смогла прочесть. Ее корреспондент воспользовался услугами британской компании под названием «Внутренние и международные почтовые отправления». Однако сообщение было написано не по-английски — по крайней мере, ей так показалось. Элеонора уставилась на сплетение фиолетовых буковок, потом моргнула, расправила лист на столе и сосредоточилась на послании. Скоро загадка разрешилась. Хотя текст и был набран латинскими буквами, слова в нем были на ее родном языке.

ЧИТАЮ О ТЕБЕ В ГАЗЕТЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ СКОРО БУДУ В СТАМБУЛЕ УВИДИМСЯ У НАС В КОНСТАНЦЕ ВСЕ ХОРОШО ТВОЯ ТЕТЯ РУКСАНДРА

Элеонора дважды прочла телеграмму, прежде чем взять ее в руки. Она замерла, глядя на свое отражение в полированной поверхности стола. Ее тетя Руксандра. Она прикусила губу, смяла телеграмму и попробовала избавиться от мыслей о ней. Но что бы она ни сделала — сожгла бы, проглотила, изорвала на мелкие кусочки, — забыть об этом послании и о тетке, которая без малейших раздумий оставила ее на попечение совершенно чужого человека, было невозможно. Как ни старайся, ей еще долго не избавиться от запаха фиолетовых чернил на руках и слов, которые теперь высечены у нее в мозгу.

— Элеонора?

Она узнала голос госпожи Дамакан, но не обернулась.

— Тебе нездоровится?

Она вздрогнула. Ей действительно нездоровилось. Элеонора закрыла глаза и сжала в руке смятый листок, который тут же вонзился ей в ладонь острыми краями. Чем сильнее было желание показать телеграмму госпоже Дамакан, найти у нее утешение, спросить совета, тем упорнее Элеонора продолжала комкать листок в руке. Рассказать о телеграмме кому-нибудь, пусть даже госпоже Дамакан, произнести вслух то, что там написано, значило бы признать реальность происходящего, а этого Элеонора не могла вынести.

— Это все жара. — Она подняла голову. — Я, пожалуй, выпью воды.

Госпожа Дамакан была рада услужить. Она вернулась со стаканом воды. Элеонора осушила его в два больших глотка.

— Спасибо, так гораздо лучше.

И правда, ей стало легче. Но забыть про телеграмму она не могла.

— Пожалуй, я немножко похожу, — сказала она, пряча сжатые кулаки от госпожи Дамакан, — по дому.

Госпожа Дамакан взяла пустой стакан со стола.

— Если тебе что-нибудь понадобится… — начала она.

— Если мне что-нибудь понадобится, я обязательно об этом попрошу.

Элеонора пошла к дверям, но госпожа Дамакан посмотрела ей вслед с немым укором, словно старый крестьянин, которого сынок-школяр упрекнул в малограмотности. Элеонора не хотела грубить, ведь госпожа Дамакан была ей как тетя, как родная мать.

— Благодарю вас, госпожа Дамакан. Я просто разнервничалась.

Элеонора бесцельно бродила по дому. Прошла по большому залу под неодобрительные взгляды с фамильных портретов Барков, мимо библиотеки и гостиной. Никогда еще ей не было так одиноко. Впервые она поняла, что же имел в виду генерал Кржаб, говоря о «чугунном грузе ответственности, почетном ярме, которое лучшая часть человечества так стремится взвалить себе на шею».

В конце концов она очутилась у входа на женскую половину. Она уже довольно давно не заходила в коридоры, но сейчас ее тянуло к их пыльному и темному безмолвию. Приводя мысли в порядок, она прошла через прихожую и поднялась по лестнице. Она забрела в особенно темный уголок над кухней и легла на спину. Ее затылок опирался о деревянный пол, дыхание стало ровнее, а глаза уставились в бесконечную темноту. Где-то там был потолок, она знала это, но сейчас ей было не представить его очертаний. Потом ее кулак разжался, и она выронила телеграмму на пол рядом с собой. Она принялась обдумывать ситуацию, в которой оказалась, складывать вместе то, что знала о Руксандре, бее, отце, султане, преподобном Мюлере, но, как она ни старалась, кусочки не подходили друг к другу.