Читать книгу - "Нестор-летописец - Наталья Иртенина"

Домагост напрягся, деревянно улыбаясь в ответ.

— А с тобой мне тогда что сделать? — закончил Душило.

Он положил руки на стол, голову на руки и мгновенно заснул, выпустив на волю раскатистый храп.

…Дорога была широкой, плотно укатанной, не один санный обоз прошел по ней за зиму. По сторонам высились сугробы в пояс человеку. Снег искрил, будто россыпь самоцветов. Тянуло побарахтаться в нем по-щенячьи, увязнуть по самые уши и хохотать до икотки. Душило усмехнулся. Вспомнились дитячьи года. В Киеве и Чернигове, конечно, таких сугробов не наваливает. Но на снежных баб и там снега хватает. На исходе зимы налепят их и, не дожидаясь весеннего солнца, бегают вокруг с огнем на длинных палках, опаляют снежные чучела, чтоб быстрее уходила стужа. Сейчас как раз самое время — середина лютеня, последнего месяца зимы. Скоро станут прощаться с ней, звать Ярилу. Весело будет. А потом брюхо на ремень и зубы на полку. Но это у христиан. Им положено по весне облегчать плоть, чтоб душа отрывалась от нее и уносилась на седьмое небо. Ну или на первое, у кого как.

Душило постился Великим постом лишь однажды. Да и то вышло ни то ни се, с серединки на половинку. Не храбрское это дело — затягивать пояс на брюхе. Душа у княжьего дружинника всегда должна быть на месте, а не в небесах, и с плотью иметь самые добрые отношения. И поп из Богородицы Десятинной то же самое ему сказал: ты, говорит, постись умом, а не телом. Как так? — спросил Душило. Имей помыслы чистые и возвышенные, трудись Христа ради и во благо Руси, ответил тогда поп. Вот и будет самый настоящий храбрский пост.

А теперь что? — думал Душило. Хоть и не бывают храбры бывшими, но служит он теперь не князю и не Руси. Себе служит. А что это за служба — себе? Не служба, а так, обслуживанье. Вроде холопьего дела. Да еще с колдовством в придачу, это уже совсем не Христа ради. Опять получается ни то ни се: крест на шее висит, и старых богов Душило не уважает, однако к Христу задом поворачивается.

Да оно и понятно: к новому Богу еще толком присмотреться не успел. Все дела да заботы. Вот в порубе было время, да. Но туда Христос не заглядывал — темно там и не прибрано. Чай, не церковь, а мыши не попы, с ними по душам не поговоришь. Вот говорят, Христос со всех людей грехи разом снял — злобу всякую, поклепы и обманы, душегубства и татьбу. А как снял? Тяжелый, верно, груз набрался. Под его немалым весом Христос под землю ушел, во ад. Как в сказках — сперва по колено, потом по грудь, затем целиком. Там эту тяжесть с себя скинул, у прародителей с загривков мешки с грехами поснимал и вывел всех на небо. И получилась Пасха. Теперь к ней каждый год все, кто надел крест, сбрасывают с себя свои мешки с грехами. И в небо глядят — когда уже можно будет туда попасть и сколько еще тяжких мешков придется для этого сбросить с плеч?

Душило остановил коня и поднял ладонь к глазам, чтобы небо не слепило. Далеко справа тянулась темная полоса леса. Слева льдисто посверкивал мерзлый Волхов. Впереди, в полутора верстах по чистому полю, над рекой стояли прямые дымы от изб — показалось селище.

— А ну как заколдует нас тот колдун? — поежился в седле холоп Потапка. — Вдруг не понравимся ему? Кто ее знает, чудь эту.

— Ты бы рожу с утра вымыл, — сказал Душило, — тогда бы и понравился ему. А так точно тебя заколдует.

Он тронул коня. Потапка отстал — спрыгнул в сугроб и свирепо, до малинового румянца, натерся снегом.

— Вот сбегу, — бормотал он, — непременно сбегу. К колбягам подамся. Ищи тогда свищи. Не найдешь.

Подъехав к жилью, Душило взял правее, к лесу, вдоль поскотины. Селение было небольшим, в десяток изб, утопавших в снегу чуть не по самые застрехи. Посреди него стояло большое, длинное строение, обнесенное тыном и похожее на постоялый двор. Видно, проезжие торговые гости были здесь часты.

За окраиной селища храбр поискал тропку и быстро нашел ее, несмотря на вчерашнюю метель.

— И впрямь колдун знатный, — хмыкнул Душило. — Не залегает к нему дорога.

Потапка с шумом втянул выбитые морозом сопли.

— А может, ну его? Не поедем?

— Рожу умыл? — спросил храбр.

— Умыл.

— Тогда чего страшишься? Сопли высморкай и гляди соколом.

Жило колдуна вырастало из леса, как пень из травы. Издалека не разглядишь. Черная, словно прокопченая избушка с покатой, почти плоской кровлей и без каких-либо следов тына вокруг. Сбоку у нее притулилась крохотная амбарная клеть. Чуть подалее из снега торчало мертвое дерево — на сажень ствол, а дальше из ствола — вырезанный по грудь идол. Впереди дома клонилась книзу кривая, покляпая береза. На ветках прыгали две вороны и оглушительно кричали.

— У, вражины, — тихо проговорил Потапка, сперва покосившись на идола.

— Склюют за невежливость, — предупредил его храбр и слез с коня прямо в сугроб. Расчищенной перед жилом была только узкая тропка, идущая к двери и оттуда — к клети.

На карканье ворон из жила выбрался колдун. Он был в черной вотоле и сам темный, почти черный, как черт, будто всю жизнь рыл носом сырую землю. Волосы собраны в длинный хвост на спине, голову сверху покрывал плат, спереди и сзади завязанный узлами.

Колдун крикнул что-то воронам. Душило не разобрал — чужой язык. Птицы притихли, тяжело снялись с веток и улетели.

— Ка мне? — спросил колдун храбра, глядя не в лицо ему, а куда-то ниже.

— К тебе. Вот. — Душило показал два серебряных дирхема.

— Ты. Прахади. Эта, — колдун показал на холопа и на амбар, — туда. Кони вязать.

Душило согнулся пополам, протискиваясь в узкую, низкую дверь избы. Сразу за ней безо всяких сеней начиналось жило. Потолка не было, кровлю держала воткнутая в землю сохатая колода. В истобке стоял густой смрад, в котором Душило не смог различить ни единого знакомого человечьего запаха. Даже дым, стелившийся поверху, пахнул как-то вонюче. Храбр сразу же сел на лавку у стены, чтобы не дышать им. Подле пристроил меч в кожаных ножнах со стальными накладками, но с пояса снимать не стал. Окошко размером с кулак, затянутое пузырем, было устроено в жилище колдуна скорее по обычаю, нежели для света. В углу горячо пылала печь-каменка, от нее и освещалось логово чудина.

Колдун присел у печи и стал мешать палкой в котле, насаженном на каменку сверху.

— Зачема прыхадил, сказай, — велел он, не оборачиваясь.

Душило рассказал. Чудин слушал в той же позе, слегка покачиваясь. В котле булькало и пузырилось. Но слюнки от этого варева не текли.

— Вана юмал буду звата. Духи по-твой.

Колдун встал и упер глаза в храбра. Будто гвозди вбил.

— Зачема волха обижай? Он про богов и юмал вся знай, с ними говори. Теперь юмал очень злой будут. Трудно просить их.

Душило развел руками.

— С вашим братом иначе нельзя. Хитрить горазды. Духи небось всякому научат.

— Я не хитри! — Чудин негодующе ткнул пальцем себе в грудь. — Я тоорумеес! Человек бога Тоора. Колдун по-твой. Я духов звата, они говори мне. Не верь, ходи прочь.