Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

Разведчики его так и расценивали, отринув еще остававшиеся сомнения только из-за огромной пользы этого сотрудничества для их интересов^[470].

В том, что Ленин после январской конференции возвратился в Париж с новым боевым духом, но переехал в Краков только в июле, возможно, повинны финансовые причины. В начале 1912 г. Эвиденцбюро еще располагало сравнительно скромными средствами. Положение изменилось в связи с кончиной австрийского министра иностранных дел графа Эренталя в феврале, после чего годовой бюджет бюро увеличился до 165 тыс. крон, и подозрительной активностью русских в приграничье, например, пробной мобилизацией в Варшавском военном округе, которая привела к созданию «более крупного разведывательного аппарата в теснейшем согласии с Германией» и четкому разграничению «зон разведки обеих сторон». Такие дипломатические успехи России на Балканах, как заключение болгаро-сербского договора 29 февраля 1912 г., и нахлынувшие в Галицию русские шпионы вызывали в австро-венгерском Генштабе неопределенное чувство, будто «заваривается что-то нехорошее»^[471]. Начальник Генштаба Конрад фон Хётцендорф распорядился усилить разведработу против российской союзницы Сербии и пожелал, чтобы дипломатические представительства Габсбургской монархии в Российской империи снова принимали участие в военном шпионаже. Так как Министерство иностранных дел продолжало (по-видимому, до самого начала войны^[472]) занимать выжидательную позицию, он в «согласии с Германией» стал осуществлять совместные планы.

В таких условиях Ленину летом предложили в качестве места жительства Краков. Ленин поселился здесь, в полутора часах езды от российской границы, 2 июля 1912 г., сначала жил в фешенебельном отеле «Виктория», затем переехал в свой частный дом. Не расставаясь с русско-польским словарем, он в кратчайшее время завел нужные связи. Удачное географическое положение в стратегически важной западной излучине Вислы у границы с Российской империей сделало этот город наиболее предпочтительным центром военного шпионажа за будущим русским западным фронтом. Помимо Краковского существовали другие главные разведуправления: Львовское занималось Варшавским военным округом, Будапештское — Московским, Германштадтское — Одесским. Задачу сбора разведданных о Кавказском военном округе и, следовательно, будущем русском южном фронте выполнял австро-венгерский военный уполномоченный в Константинополе, генерал (позже фельдмаршал) Йозеф Помянковский, с декабря 1913 г. немцы направили ему в помощь подполковника Перрине фон Товене, оснащенного, «как офицер разведки и руководитель турецкого военного шпионажа», всеми необходимыми средствами. Краковское главное разведуправление, расположенное примерно в 750 км по прямой от третьей российской столицы Киева, сосредоточило внимание главным образом на ней, предполагая наличие там российского «Киевского главного разведывательного управления»^[473], отвечающего за разведку в Галиции и на Буковине. Для проникновения туда оно с 1905 г. засылало агентов, создавало постоянную «агентуру» на месте, вербуя в нее сотрудников из местных русских военных, среди которых находился по крайней мере один видный доверенный человек Ленина.

Когда ленинские соратники, а позже биографы писали, что «краковская квартира Ленина… в 1912–1914 гг. стала настоящим штабом большевистской партии»^[474], они не прибегали к литературной метафоре. Пристрастием к военной терминологии партия Ленина в корне отличалась ото всех прочих российских партий. Ленин в Кракове полностью влился в армейскую систему подготовки к войне, заразился бациллой милитаризма и военной эйфории и явно не без удовольствия, как показывает множество рассказов его приверженцев, носил атрибуты «начальника штаба» создаваемого пролетарско-русского формирования. По свидетельству его ближайшего краковского сподвижника, необходимая связь с военными органами «скоро была налажена»: «Генеральный штаб во главе с гениальным начальником действовал великолепно. Краков, летом Поронин, стали настоящей ставкой нашей армии. Сюда постоянно съезжались полководцы отдельных наших частей. Бывали члены нашей думской фракции, представители Центрального и местных комитетов, работники профессионального движения, страховых касс и отдельные товарищи… Здесь выковывались мечи для настоящих и будущих боев… Живая связь с вождем давала великолепные результаты. Приезжающие товарищи выясняли животрепещущие вопросы, получали нужные инструкции… и возвращались к работе с усиленной энергией и верой… Многие оставались месяц и дольше и пополняли свои теоретические пробелы под руководством вождя… Штаб работал вовсю»^[475].

Здесь не тот случай, когда литератор, поскольку статья написана в связи с десятилетием начала войны, нарочно пользуется специфической лексикой. Автор точно передал собственное представление военного предводителя и его соратников о себе и своих задачах и отразил конкретный стиль работы внутри их организации как одного из подразделений захватнических армий центральных держав. Вдобавок это признание подлинно воинственного образа мыслей Ленина, знавшего, что только война способна поднять его на высоту поставленных целей, — то есть подтверждение, что Ленин в собственных интересах жаждал войны и нуждался в ней, а его тактика борьбы, позже получившая название ленинизма, была без войны неосуществима^[476].

Вся деятельность Ленина в заполненные кипучей работой краковские годы шла под знаком подготовки к войне. Условия пребывания Ленина и его «штаба» в стратегически значимом приграничном районе регулировала местная военная власть, в данном случае австро-венгерская корпусная комендатура, с согласия венской государственной полиции. Предводитель русского вспомогательного формирования завязал отношения с эмигрантскими украинскими активистами, которые поощрялись из Константинополя Парвусом, пользовались немецкими и австрийскими средствами и в августе 1914 г. объединились в «Союз освобождения Украины». Ленин посещал их военные учебные лагеря за городом и получал от них «деньги и помощь для связи с Россией до января 1915 г.»^[477]. Известия об этом дошли и до российской столицы. Ведя следствие по делу зачинщиков большевистского июльского восстания 1917 г. в Петрограде, петроградская прокуратура узнала о визитах Ленина в учебный лагерь украинских эмигрантов в Кракове и о его участии в подстрекательских планах Парвуса. Ленин тогда публично оспорил этот пункт обвинения, утверждая: «Ничего подобного не было и быть не могло»^[478].