Читать книгу - "Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте - Майкл Грюнбаум"

— Почему с вами не вернулся никто из детей и стариков? Что сделали с ними?

— Газ, — сказала она и подобрала картофельную крошку, упавшую ей на руку, возле вытатуированного на коже шестизначного черного номера. — А потом, — она проглотила, — в дымовую трубу.

— Что? — Я подался ближе к ней. — Это что значит?

Вместо ответа она подняла костлявую руку и провела пальцем по моей щеке. От прикосновения меня пробрала дрожь, но я позволил женщине сделать это — и еще раз, и еще.

Много часов спустя мы втроем толкали тележку по лужам. Кикина и я прервали молчание почти одновременно.

— Послушайте, вы с кем-нибудь… — начал он.

— А что значит — «в дымовую трубу»? — спросил я.

— Ты про что? — удивился Томми.

— Одна женщина в Дрезденском корпусе, — пояснил я, — сказала, что люди отправлялись в дымовую трубу.

Кикина закивал.

— Я слышал вчера, как моя мама говорила то же самое. Но она замолчала, увидев меня.

— И еще газ, — добавил Томми. — Я все время слышу про газ.

Мы остановили тележку посреди гетто.

— Та женщина так и сказала, — кивнул я. — «Газ, потом в дымовую трубу».

Почему-то в этот момент я подумал о маме. Все работали на износ и вырубались в ту секунду, когда поздно вечером добирались до своей постели. А с мамой за эти два дня я ни разу даже не говорил. В обычное время это было бы нормально, потому что с тех пор, как я начал работать в пекарне, я жил сам по себе и мне это нравилось. Но сейчас я бы не возражал, если бы мама вдруг появилась тут.

— А вы заметили, — сказал я друзьям, — что среди них нет стариков? И детей нет. Инка, на пару лет старше нас, пожалуй, самая младшая, кого мы видели.

— Трудно сказать, — пожал плечами Томми.

— Но он прав, — сказал Кикина. — Я не видел никого моложе нас, точно.

Томми начал снова толкать тележку; вскоре мы прошли мимо деревьев, покрытых свежими листиками.

— И что? — опять заговорил Кикина. — Значит, Феликс, и Горилла, и Лео, и все остальные… что же это?

— И Франта, — напомнил я. — Что с ним?

— Он старше, — сказал Томми. — Так что он… может быть…

— Пудлина, Гриззли, Эли…

Мы смолкли и продолжали толкать тележку.

— Газ, потом в дымовую трубу, — пробормотал я, пытаясь представить себе это. Но картинка не возникала, только темный, тяжелый ком разрастался в груди.

— Нет-нет-нет! — перебил меня Кикина. — Немыслимо, даже для нацистов. Этого просто не может быть.

— Ах, не может быть?! — почти заорал я. — Ты видел этих людей? Они хватают картошку так, будто их всю жизнь не кормили. Видел? Слушай, те, кто способен сотворить такое с людьми, кто способен довести их до такого, кто пихал их в вагоны для угля или заставлял идти пешком, пока не свалятся, — что для таких немыслимо? Сам подумай.

И больше никто ничего не говорил до самой пекарни.

— Прекрасные новости! — объявил господин Хертц, завидев нас, и по его лицу расплылась улыбка.

Мы уставились на него так, словно он только что прибыл с другой планеты.

— Теперь управлять Красный Крест. Не наци.

— Как? — хором спросили мы.

— Наци… они…. — он махнул обеими руками, — скоро сдадут Терезин. Новый управляющий, Дюнан. Красный Крест. Швейцарец.

— Не верю! — сказал Кикина. — Это неправда.

— Правда, правда, — сказал господин Хертц. — Не Рам. Не немцы.

— Что это значит? — спросил Томми. — Немцы просто взяли и ушли? И мы свободны? Все кончено?

— Нет, не кончено, — сказал господин Хертц. — Но уже недолго. Скоро, скоро.

— Неправда, — сказал Кикина.

Господин Хертц развернулся и пошел к плите. Вытащил два подноса с запеченным пюре и погрузил их в тележку.

— Неправда, правда, — он пожал плечами. — Носить картошку. Люди очень голодные. Быстро, быстро!