Читать книгу - "Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России - Доминик Дюран"

Колхоз, отняв от женщины заботы об обеде и детях, очень увеличил количество ее свободного времени, но еще не нашел, чем это время заполнить. Отсюда частые склоки, иногда тоска, иногда заявления, вроде таких:

— Надоела коллективная столовая. Жила бы я. одна, сварила бы я себе суп и поела бы, чтобы меня никто не видел.

Тоска усугубляется тем, что мало общения с новыми людьми. Все время живут как в семье. Одни с одними же. Понятно, приедаются друг к другу.^[366]

Склоки и дурной характер женщин часто используются как объяснение разлада в коллективе. Куда реже авторы пытаются как-то объяснить происхождение присущей женщинам склочности. Озвученная С. Третьяковым идея лежит на поверхности^[367] и склоняет к размышлениям о том, какое содержание следует дать деятельности женщин в новых условиях.

В иной версии склочность женщин осмысляется как пережиток. Она не порождена новыми условиями, а помещена в прошлое. Ссоры как специфический жанр соседских отношений, в которые женщины бывали активно вовлечены, а также конфликты внутри семьи в условиях коммуны либо исчезают, либо, кроме исключительных случаев, не становятся делом коллектива: «Пререкания среди женщин бывают, но мужчинам они мало известны. Сами женщины всячески стараются скрыть и уладить их промеж себя».^[368] Что это за пререкания и склоки?

Как известно, в традиционной крестьянской культуре молодожены обычно поселялись в семье мужа. В большой семье могли проживать совместно несколько невесток, обязанные подчиняться свекрови или старшей из невесток, если свекровь умерла. Каждая невестка по очереди в течение дня отвечала за приготовление пищи и бытовые хлопоты, причем могла рассчитывать лишь на помощь своих детей, хотя в доме могли быть незамужние или несовершеннолетние дочери свекрови. Пока свои дети не подросли, это бывало весьма непростым делом. Вступление в коммуну порывало с повседневным подчинением в пределах иерархического устройства семьи и ставило совместно проживавших женщин в один ряд, где отношения между ними выстраивались не исходя из старшинства по возрасту, а на основании того уважения, которое каждая зарабатывала в группе коммунаров своими способностями и умениями. Старшие по возрасту в коммуне должны были смириться с теми не самыми почетными обязанностями, которые на них возлагали, — уборка помещений, уходза младенцами (именно в качестве няньки, а не в качестве воспитателя или учителя более старших детей). Инициатива в коммуне принадлежала молодежи, которая проще приспосабливалась к новым условиям;^[369] зачастую старшим приходилось учиться у младших, в том числе грамоте.

На роль не до конца преодоленных недостатков, с которыми ведется борьба, вполне годились сложности человеческих отношений. Их причины удается отнести не только на счет классового антагонизма (как в случае с временно примкнувшими к коммуне зажиточными крестьянами), но и — внутри классово однородного коммунарского коллектива — на счет отсталой (в том числе, конечно, женской) психологии, дурного характера и отмирающих привычек. Конфликты возникают, например, когда в коммуну, в период начала нэпа, вливаются новые женщины, которые не чувствуют себя частью коллектива, сплоченного совместно пережитыми бедами Гражданской войны. Ие нужно быть очень проницательным, чтобы догадаться, как они — например, жены рабочих, прибывших из города и влившихся в коммуну, — отнеслись бы, скажем, к попытке коллективизации одежды (что, как мы помним, нередко встречалось в коммунах, впрочем, чаще в первые послереволюционные годы).

С. Третьяков более чуток к таким деталям, чем авторы монографических брошюр о коммунах, и приводимые им подробности выглядят очень жизненно. Он пишет продаже более мягкую меру — не обобществить все, а изъять излишки и раздать нуждающимся. Дело в том, что коммуна (в данном случае коммуна «Коммунистический Маяк» мод Пятигорском) делилась на рабочих-горожан и бедных крестьян.