Читать книгу - "Банкротства и разорения мирового масштаба. Истории финансовых крахов крупнейших состояний, корпораций и целых государств - Александр Соловьев"

Обитателям долговых узилищ порой удавалось вырваться на свежий воздух и менее зловещим способом. Иногда тюремная администрация отпускала таких заключенных на заработки. Так, в 1786 году нью-йоркская газета сообщала, что «Джон Генри, один из менеджеров театра, отослал шерифу $100 штрафа за то, что использовал заключенных, осужденных за долги».

Отсидка в долговой яме не была уделом представителей низших классов. Напротив, яма была вечным пугалом для отчаянных коммерсантов и расточительных дворян. В 1798 году в долговую тюрьму Филадельфии был помещен бизнесмен Роберт Моррис, разорившийся на спекуляции землей. Американский суд не учел, что Моррис, вероятно, смог бы расплатиться с долгами, если бы во время войны за независимость США не потратил значительную часть своего состояния на поддержку армии Джорджа Вашингтона. Фактически без Морриса, который был одним из главных финансистов американской революции, страна под названием США могла бы и не появиться на карте. Моррис просидел в тюрьме четыре года.

О том, что представляла собой долговая яма в Москве, писал Владимир Гиляровский. По его словам, москвичи относились к узникам ямы с большим сочувствием. Солдат, охранявший тюрьму, говорил Гиляровскому: «Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от семьи, от детей малых и вместо того, чтобы работать ему да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек – только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал… Сидит такой у нас один, и приходит к нему жена и дети, мал мала меньше… Слез-то, слез-то сколько!.. Просят смотрителя отпустить его на праздник, в ногах валяются…» По словам Гиляровского, некоторые кредиторы издевались над узниками особенно жестоко, внезапно прекращая оплачивать содержание заключенных. Должников тотчас выпускали из ямы, и они счастливые возвращались домой. Однако, стоило такому освобожденцу устроиться на работу, как администрация долговой тюрьмы получала деньги на его содержание, и несчастного вновь водворяли на нары.

Ужас перед долговой ямой держал в напряжении не только русских купцов, но и творческую интеллигенцию. Не миновал ямы известный критик и поэт Аполлон Григорьев, друг Фета, автор бессмертного романса о «подруге семиструнной» и столь же бессмертного откровения, что Пушкин – «это наше все». Его главной проблемой была безудержная любовь к мотовству и цыганским песнопениям при хроническом отсутствии денег. Как и подобает истинному поэту, Григорьев прозорливо предчувствовал свою судьбу, периодически делая в дневнике соответствующие записи: «Дела мои по службе идут плохо – и странно! Чем хуже делается, тем больше предаюсь я безумной беспечности… Долги мои растут страшно и безнадежно». Другая запись гласила: «Долги растут, растут и растут… На все это я смотрю с беспечностью фаталиста». Кредиторы не разделяли беспечности должника и упекли его в тюрьму. Григорьева выкупила на свободу богатая генеральская жена, баловавшаяся литературой, но через четыре дня после освобождения поэт скончался.

Другая окололитературная история с ямой обернулась общественным скандалом. Поэтесса и переводчица Каролина Яниш была одной из самых ярких литературных звезд Москвы первой половины XIX века, а также счастливой обладательницей немалого состояния. Ее муж Николай Павлов тоже был писателем, к тому же имел репутацию завзятого либерала. К несчастью, Павлов не мыслил жизни без карточного стола и спустил деньги жены за рекордно короткий срок. В отместку Яниш подала на мужа в суд и в 1852 году посадила его в долговую яму. Случись это лет на двадцать позже, поэтесса могла бы стать знаменем нарождавшегося феминизма, однако времена были еще не те, и она, став светским изгоем, навсегда покинула Россию. Публика не простила Яниш того, что она упекла за решетку либерала.

Вполне объяснимо, что долговая яма стала одним из самых непопулярных общественных институтов. В течение XIX века страны, считавшие себя цивилизованными, отказались от этого метода выбивания долгов. Отказалась от ямы и Россия – в 1879 году. Теперь прогрессивная часть человечества считала, что человек в условиях рынка должен рисковать только своим имуществом, а не свободой или здоровьем. Между тем кредиторы все так же хотели иметь возможность вернуть свои деньги, а должники все так же не всегда оказывались добросовестными.

* * *

Мало того, что государство перестало истязать несостоятельных должников, – сами должники оказались под защитой законов о личном банкротстве. Новую западную философию ясно выразил Верховный суд США, постановивший в 1915 году, что целью личных банкротств является предоставление должнику шанса «начать заново, будучи свободным от обязательств и ответственности, связанных с неудачами в бизнесе».

Вместе с тем институт правежа сохранился, переместившись из легальной сферы в мир криминала. В ХХ веке в разных странах гангстеры всех мастей использовали для получения долгов тазики с цементом, бейсбольные биты, раскаленные утюги и прочие предметы домашнего обихода, дабы не дать заемщикам окончательно расслабиться. Так благодаря гуманным соображениям законодателей удовлетворение кредиторов вновь стало частным делом самих кредиторов, как это было во времена викингов и опричников.

Однако далеко не каждый заимодавец готов связываться с бандитами, а потому на Западе уже в начале ХХ века расцвел бизнес на легальном выбивании долгов. Сегодня стандартной формой заработка агентств по сбору долгов является доля взысканной суммы, обычно от 12 % до 25 %. Иногда такие агентства полностью выкупают у кредиторов их права и действуют уже от своего имени. Методы их работы при этом мало отличаются от тех, что применялись средневековыми ростовщиками в отношении запутавшегося в долгах аббата: должника изводят звонками до тех пор, пока он не решит, что уж лучше заплатить, чем продолжать бегать от телефона. Современный американский борец за права потребителей Бад Хиббс так описывает их методы: «У большинства фирм-сборщиков из тех, с кем мне приходилось иметь дело, развит синдром „большого босса“. Они почти всегда стараются поразить вас титулами вроде „главный юридический консультант поверенного Смита“ или сразу стараются запугать вас, говоря, например: „Бумаги на вас уже направлены в суд“. Или вот мое любимое: „У нас нет времени с вами нянчиться. Так вы будете сегодня платить или нет?“». Хиббс также приводит факты, когда один и тот же сборщик представлялся по телефону то поверенным, то следователем, то агентом, не имея при этом никаких прав на подобные титулы. Ни один такой «агент» в действительности не может даже подать на должника в суд, по крайней мере пока его агентство не выкупило долг.

Гуманное отношение к должникам и расцвет индустрии кредитных карт на Западе привели в последние два десятилетия к быстрому росту личных долгов населения и к такому же быстрому росту количества личных банкротств. «У нас теперь нет долговых тюрем, – сокрушается лондонская Times от 30 мая 2005 года. – Фактически правительство, меняя правила, сделало так, что банкротство перестало быть постыдным делом: банкроты… уже через шесть лет после своего банкротства очищают от него свою кредитную историю. Стоит ли удивляться, что число личных банкротств ежегодно вырастает на 30 %!»