Читать книгу - "Гончаров - Владимир Мельник"

«Обломов» был задуман давно, еще в 1847 году, но автор не обращался к нему после опубликования в журнале «Современник» отрывка из этого романа под названием «Сон Обломова». Причина была проста: для романа нужен был стержневой любовный сюжет. Пока в жизни писателя не появилась Айза Толстая (она же Ольга Ильинская), роман был невозможен. Гончаров не сумел завоевать личное счастье, зато обрёл то творческое «раздражение», о котором он пишет в письме к Ю. Д. Ефремовой из Мариенбада: «Главное, что требовало спокойствия, уединения и некоторого раздражения, именно главная задача романа, его душа — женщина — уже написана, поэма любви Обломова кончена: удачна ли, нет ли — не мое дело решать, пусть решают Тургенев, Дудышкин, Боткин, Дружинин, Анненков и публика, а я сделал, что мог…» Разумеется, душа романа — женщина. И теперь Гончаров прекрасно видел её образ. Из Мариенбада он пишет И. И. Льховскому: «Узнайте, что я занят, не ошибетесь, если скажете женщиной: да, ей нужды нет, что мне 45 лет, я сильно занят Ольгою Ильинской (только не графиней). Едва выпью свои три кружки и избегаю весь Мариенбад с шести до девяти часов, едва мимоходом напьюсь чаю, как беру сигару — и к ней. Сижу в ее комнате, иду в парк, забираюсь в уединенные аллеи, не надышусь, не нагляжусь. У меня есть соперник: он хотя и моложе меня, но неповоротливее, и я надеюсь их скоро развести. Тогда уеду с ней во Франкфурт, потом в Швейцарию или прямо в Париж, не знаю: все будет зависеть от того, овладею я ею или нет. Если овладею, то в одно время приедем и в Петербург: Вы увидите ее и решите, стоит ли она того страстного внимания, с каким я вожусь с нею, или это так, бесцветная, бледная женщина, которая сияет лучами только для моих влюбленных глаз? Тогда, может быть, и я разочаруюсь и кину ее. Но теперь, теперь волнение мое доходит до бешенства: так и в молодости не было со мной… Я счастлив — от девяти часов до трех — чего же больше. Женщина эта — мое же создание, писаное, конечно, — ну, теперь угадали, недогадливый, что я сижу за пером?» В этом письме есть прямые намёки на роман с Лизой Толстой, в который, вероятно, был посвящён и Льховский, — только теперь любовь у Гончарова складывается: ведь этой героине, в отличие от Толстой, «дела нет» до возраста писателя, а если и есть молодой соперник, то на этот раз он «неповоротливее» Гончарова. И вот результат: «волнение до бешенства»! Всё это благодаря неудачной любви к Елизавете Васильевне. Только теперь, к 1857 году, Гончаров был готов сесть за «Обломова» и закончить его. Должность цензора Петербургского цензурного комитета с приличным жалованьем позволяла писателю часто проводить длительный отпуск за границей. Первый же такой отпуск, летом 1857 года, ознаменовался тем, что в Мариенбаде в течение 7 недель Гончаров завершил своего «Обломова». Критика назвала это «мариенбадскимчудом». Гончарову работалось, как никогда, хорошо и быстро. Между прочим, дело было и в том, что Гончаров наконец-то выбрался из промозглого Петербурга в хороший курортный климат, на воды. Солнечная погода, мягкий климат всегда отлично действовали на романиста, в столице ему писалось тяжело, слова не шли с пера. Иное дело — европейский курорт! Он прибыл в Мариенбад 21 июня, а уже 29 июля в письме к Ю. Д. Ефремовой признаётся: «Ежедневно по возвращении с утренней прогулки, то есть с 10 часов до трех, я не встаю со стула, сижу и пишу… почти до обморока. Встаю из-за работы бледный, едва от усталости шевелю рукой…» За «мариенбадским чудом» стояла огромная предварительная работа, которую романист вёл целых десять лет. В письме к своему приятелю И. И. Льховскому он объяснит, отчего так быстро пишется роман: «Я закончил первую часть, написал всю вторую и въехал довольно далеко в третью часть… Поэма изящной любви кончена вся, она взяла много времени и места. Неестественно покажется, как это в месяц кончил то, чего не мог кончить в года. На это отвечу, что если б не было годов, не написалось бы в месяц ничего. В том и дело, что роман выносился весь до мельчайших сцен и подробностей и оставалось только записывать его. Я писал как будто по диктовке… Действие уже происходит на Выборгской стороне: надо изобразить эту выборгскую Обломовку, последнюю любовь героя и тщетные усилия друга разбудить его».

Вообще, этот отпуск 1857 года оказался для писателя счастливым во многих отношениях. Он не только закончил «Обломова» в Мариенбаде, но побывал в Париже, Дрездене, Кёльне, Франкфурте… Осуществилась давняя мечта Гончарова: взглянуть на шедевры Дрезденской галереи, Лувра. Судя по всему, он заходит в Дрезденскую галерею уже в середине июня 1857 года, возможно, вместе с поэтом H.A. Некрасовым, который оказался в Дрездене в те же дни и которому Гончаров служил переводчиком. Здесь он прежде всего припал к Рафаэлевой Мадонне. Гончаров прекрасно разбирался в живописи. В особенности ценил итальянцев и голландцев. Рафаэль, Тициан, Рубенс, Гвидо Рени, Грёз — эти имена часто мелькают в его письмах, статьях и даже романах. Из русских художников он чаще всего упоминал И. Крамского, Н. Ге, А. Иванова… В статье о картине Крамского «Христос в пустыне» Гончаров показал себя тонким знатоком русского искусства и настоящим мыслителем. Очевидно, вкус к живописи ему был привит ещё в университете, а затем в семье художника Майкова. Но Рафаэлевская Мадонна, которой восхищались многие русские писатели, начиная с В. А. Жуковского, затмила для него всё, что он видел до сих пор. В письме к Ю. Д. Ефремовой от 11 сентября он восклицает в каком-то священном ужасе: «Я от нее без ума; думал, что во второй раз увижу равнодушно; нет, это говорящая картина, и не картина, это что-то живое и страшное. Все прочее бледно и мертво перед ней». В Лувре он, по собственному признанию, «с полчаса в удивлении просидел перед Венерой Милосской». Но впечатление от Венеры всё-таки оказалось намного слабее. Образ Мадонны Рафаэля не раз будет всплывать в его статьях и письмах.