Читать книгу - "Владимир Святой - Алексей Карпов"

Историки давно обратили внимание на известную снисходительность греческого философа. В вину латинянам он поставил всего одно прегрешение, правда, довольно существенное: использование в таинстве причащения пресного, а не заквашенного хлеба. Спор об опресноках ведет ко времени не ранее XI века: именно тогда этому стали придавать особое значение, тем более что православные апологеты видели в использовании опресноков уклонение католиков в иудейство. Но удивительно, что о других, не менее серьезных отклонениях от православия (в том числе и о добавлении «филиокве» в православный символ веры^[44]) греческий философ как будто не знает.

Наибольшее же внимание философ уделил критике иудейского вероучения. Узнав от Владимира о приходе к нему иудеев, говоривших, будто «немцы и греки в того веруют, кого мы распяли», философ произнес следующее:

«Воистину веруем в Того. Это еще пророки их прорицали, что Бог родится; а другие, что распят будет и погребен, а на третий день воскреснет и взойдет на небеса. Они же одних пророков избивали, а других истязали. Когда же сбылись пророчества их, сошел Он на землю и распятие принял, и воскрес, и взошел на небеса. И ожидал от тех покаяния 46 лет, но не покаялись. И тогда послал на них римлян, и разграбили они их города, а самих рассеяли по странам, где и пребывают в рабстве».

«Спросил же Владимир: “Для чего сошел Бог на землю и страсть такую принял?” Отвечал же философ на это: “Если хочешь послушать, скажу тебе с самого начала, чего ради сошел Бог на землю”. Владимир же отвечал ему: “Послушаю с радостью”. И начал философ говорить так…»

Этими словами в летопись вводится знаменитая «Речь Философа» — краткое, но яркое изложение библейской истории, Ветхого и Нового заветов. «Речь Философа» дошла до нас не только в составе летописи, но и в отдельных списках, под заголовком «Слово из Палеи, выведено на жиды», или «Слово о бытии всего мира». И в самом деле, перед нами прежде всего антииудейское полемическое сочинение — именно через отрицание иудейского неприятия Христа обосновывается в нем истинность христианского вероучения. При этом «Речь» насыщена не только библейскими, но и апокрифическими подробностями, заимствованными из многочисленных ветхозаветных апокрифов^[45], во множестве бытовавших в древнееврейской, греческой, славянской и других средневековых литературах. Показателен подбор ветхозаветных пророчеств, приведенных автором «Речи», — это, во-первых, обычные пророчества о воплощении Христа, его сошествии на землю, распятии и воскресении; и, во-вторых, пророчества относительно отвержения и рассеяния иудеев и призвания на их место новых народов. Впоследствии идеи «Речи Философа» будут восприняты русскими книжниками для обоснования исторической миссии Руси — «последней» из «новых» народов, призванных Богом.

«Сбылись ли все эти пророчества? Или еще только должны сбыться?» — задается вопросом Владимир. Философ продолжает кратким пересказом Нового завета — начиная с воплощения Иисуса Христа и кончая сошествием Святого Духа на апостолов и апостольской проповедью.

Далее рассказ «Речи Философа» прерывается вероятной вставкой. Во всяком случае, вопрос Владимира: «Что ради от жены [Христос] родился, и на древе распят, и водою крестился?» — не мотивирован. Зато подобные вопросы-загадки очень распространены в апокрифической литературе: ветхозаветная история оказывается в них лишь прообразом и иносказанием последующей новозаветной. «Потому, — разгадывает загадки Владимира философ, — что сперва род человеческий через женщину согрешил… — через женщину изгнан был Адам из рая, через женщину же Бог воплотился… а на древе был распят, потому что от древа Адам вкусил… а водою обновился, потому что при Ное навел Бог потоп на землю…»

Но это лишь отступление от логически выстроенного повествования. Философ возвращается к прежнему изложению христианской истории:

«Когда апостолы учили по всему миру веровать Богу, учение их и мы, греки, приняли, и весь мир верует в учение их. Установил Бог и единый день, в который хочет, сойдя с небес, судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его: праведным — Царство небесное и красоту неизреченную, веселие без конца и чтобы не умирать им во веки; грешникам — мучение огненное, и червь неусыпающий, и мучение без конца. Эти мучения ожидают тех, кто не верует в Бога нашего Иисуса Христа; будут в огне мучиться те, кто не крестится».

Произнеся это, философ показал Владимиру «запону» (то есть завесу, полотнище) с изображением Страшного суда: справа были нарисованы праведники, идущие с веселием в рай, слева — грешники, идущие на мучения. «Владимир же, вздохнув, сказал: “Добро тем, кто справа, горе же тем, кто слева”. И сказал философ на это: “Если хочешь справа с праведниками стоять, то крестись!”»

Историки прошлого и настоящего по-разному отнеслись к «Речи Философа». Когда-то ее считали подлинным греческим сочинением, записью речи греческого проповедника, действительно обращавшегося к князю Владимиру, позже — сочинением самого летописца. В настоящее время, кажется, можно признать доказанным, что «Речь Философа» написана не на Руси и искусственно внесена в летописный текст. Достаточно сказать, что в «Речи» использована иная система летосчисления, чем та, что применяется в летописи: рождение Христа отнесено здесь к 5500 году от Сотворения мира^[46] (в летописи, в соответствии с константинопольской эрой, — к 5508 году). Исследование языка этого памятника показывает, что он восходит к какому-то греческому антииудейскому полемическому сочинению, переведенному на славянский язык в Моравии или Чехии, а затем отредактированному в Восточной Болгарии, откуда он и проник на Русь. Заметим, что область бытования «Речи» (включая Русь) совпадает с областью распространения кирилло-мефодиевских традиций. Подбор пророчеств относительно исторических судеб евреев и прихода «новых народов», призванных Богом, сближает «Речь Философа» с выдающимся памятником славянской литературы — Житием Константина (Кирилла) Философа, первоучителя славян, в котором подробно рассказывается о «прении» Константина с хазарскими иудеями.

Искусственность включения «Речи Философа» в летопись вовсе не означает, что весь рассказ о проповеди грека является простой выдумкой летописца^[47]. Составитель летописного сказания, вероятно, воспользовался готовым славянским сочинением, вложил его в уста греческого проповедника. То, что для этой цели был выбран памятник кирилло-мефодиевского происхождения, показательно: лишний раз это обстоятельство напоминает нам о той громадной роли, которую сыграло наследие великих славянских учителей в приобщении древней Руси к христианству.