Читать книгу - "Горе от ума? Причуды выдающихся мыслителей - Рудольф Баландин"

Психиатр Чезаре Ломброзо поставил Руссо диагноз без тени сомнений: «Кто, не бывши ни разу в больнице для умалишённых, пожелал бы составить себе верное представление о душевных муках, испытываемых липеманьяком, тому следует прочесть сочинения Руссо… “Исповедь”, “Диалоги” и “Прогулки одинокого мечтателя”».

Под устаревшим термином «липемания» Ломброзо имел в виду психопатов, склонных к бредовым состояниям и меланхолии. Он ссылался на такие признания Жана-Жака Руссо:

«Я обладаю жгучими страстями и под влиянием их забываю обо всех отношениях, даже о любви: вижу перед собой только предмет своих желаний, но это продолжается лишь одну минуту, вслед за которой я снова впадаю в апатию, в изнеможение. Какая-нибудь картина соблазняет меня больше, чем деньги, на которые я мог бы купить её!.. Когда мне нравится вещь, я предпочитаю взять её сам, а не просить, чтобы мне её подарили».

На основании этого Ломброзо находил у Жана-Жака клептоманию, инстинкт воровства. Вроде бы никто в таких действиях Руссо не обвинял (кроме него самого). Хотя в некоторых случаях свидетели предпочитают сделать вид, что ничего не заметили.

«Однако не одни страсти его отличаются болезненной пылкостью – самые умственные способности были у него с детства и до старости в ненормальном состоянии». В доказательство этого Чезаре вновь сослался на исповедальные сочинения Руссо:

«Воображение разыгрывается у меня тем сильнее, чем хуже моё здоровье. Голова моя так устроена, что я не умею находить прелесть в действительно существующих хороших вещах, а только в воображаемых. Чтобы я красиво описал весну, мне необходимо, чтобы на дворе была зима».

В данном случае приходится ставить диагноз психиатру Ломброзо: он слишком примитивно воспринимал художественное творчество: по принципу «что вижу, о том пою». О психологии восприятия реальности у него было странное мнение. Ведь мы не только видим, слышим, обдумываем, но при этом испытываем эмоции. Воображение наше прихотливо; в холодный день нам приятно вспомнить о летних солнечных днях, а в зной – об осенней прохладе. В этом нет ничего особенного.

Другое признание Руссо: «Реальные страдания оказывают на меня мало влияния, гораздо сильнее мучаюсь я теми, которые придумываю себе сам: ожидаемое несчастье для меня страшнее уже испытанного». Но нечто подобное характерно едва ли не для всех людей; хотя и реальные, и мнимые страдания бывают разными; какой-то общей закономерности тут нет.

Ломброзо считал Руссо сумасшедшим: «И в литературе, и в науке он брался за все отрасли, занимаясь то медициной, то теорией музыки, то ботаникой, теологией и педагогией (добавим: политической экономикой, социологией, культурологией. – Р.Б.). Злоупотребление умственным трудом (особенно вредное для мыслителя, идеи которого развивались туго и с трудом), а также всё увеличивающееся самолюбие сделали мало-помалу из ипохондрика меланхолика и наконец – настоящего маньяка… Тщетно Руссо старался убежать в леса – безумие следовало туда за ним и настигало его всюду».

Сомнителен пассаж о злоупотреблении умственным трудом. Видимо, Ломброзо считал, что Руссо по складу ума и характера не вполне подходил для активного творчества. И это сказано о человеке, которого по праву считают выдающимся писателем, философом и незаурядным композитором. Вновь приходится отмечать неадекватность ряда суждений Чезаре Ломброзо.

Впрочем, Руссо упомянул о своей неусидчивости: «Должно быть, я не рождён для занятий науками, потому что долгое прилежание утомляет меня, и я не могу усиленно заниматься одним и тем же предметом даже полчаса, в особенности следя за чужой мыслью, хотя своей собственной мысли мне случалось предаваться дольше и даже довольно успешно. После того как я прочитал несколько страниц книги, требующей вдумчивости, мой ум вдруг перестает воспринимать читаемое и теряется в облаках… Но при смене разнообразных предметов, хотя бы и непрерывной, один предмет позволяет мне отдохнуть от другого, и я, даже без передышки, гораздо легче за ними слежу. Я воспользовался этим наблюдением в своем расписании и, перемежая предметы, получил возможность заниматься целый день, никогда не утомляясь».

Вновь приходишь к выводу: никакой психической аномалии в этом нет. Смена занятия полезна для творческого человека с активно работающим подсознанием. И всё-таки биография Жана-Жака Руссо даёт определённые основания для диагноза Ломброзо. Можно привести и вывод современного магистра богословия из США К. Крид: «Руссо на долгие годы отдался попыткам самоанализа – порой впадая в совершеннейшее отчаяние и страдая усиливающейся паранойей».

…Родился Жан-Жак Руссо в Женеве (Швейцария) в семье часовщика; рано лишился матери, воспитывался отцом и близкими родственниками. Он рано пристрастился к чтению, но систематического образования не получил (не потому ли стал самобытным мыслителем?). Его отдали на учёбу нотариусу, а затем гравёру.

Не желая приспосабливаться к религиозному деспотизму, он бежал из протестантской Женевы в католическую Савойю. С тех пор началась его жизнь в чужих богатых домах то слугой, то секретарём у вельможи. Порой он зарабатывал, переписывая ноты. Сочинял музыку. Изобрёл систему обозначать ноты цифрами (в Парижской академии её не одобрили).

Он был неуживчив, эмоционален, с неустойчивым характером, при случае мог украсть бутылку-другую вина. Жил с неграмотной служанкой Терезой, а детей отдавал в воспитательный дом.