Читать книгу - "Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.  - Алексей Кривопалов"

Военные приготовления набирали обороты и в России. В конце 1852 г. Николай I приказал перевести на военное положение войска V пехотного корпуса, расквартированного в Крыму и Новороссии. С 10 февраля 1853 г. проводились мероприятия по развертыванию IV пехотного корпуса, который двинулся на юг для соединения с V корпусом, тогда как III корпус занял освободившиеся квартиры IV корпуса^[498].

Министр иностранных дел К. В. Нессельроде пытался убедить британского посла Г. Сеймура в обоснованности частичного развертывания русских войск на южном стратегическом направлении. Канцлер утверждал: «Шансы успеха между Россией и Францией были бы слишком неравны, если бы последняя имела возможность направлять свой флот во все концы Средиземноморья и каждое свое требование предъявлять Порте на лезвии меча, тогда как мы оставили бы в турках убеждение, что мы не в состоянии защитить ни их, ни собственные наши интересы»^[499].

Эти же аргументы Нессельроде повторил в меморандуме британскому кабинету 9 (21) февраля 1853 г.: «Франция требования свои к Порте предъявила “через жерла своих пушек” при полном молчании Англии, из чего Порта заключила, что со стороны Франции ей следует всего ожидать и всего опасаться, требования же Австрии и России она может безнаказанно оставлять без внимания»^[500].

Нессельроде признавал, что европейские державы «имеют дело с правительством, которое уступает лишь решительным требованиям». Средством давления на Турцию для Австрии и России стали миссии Лейнингена и Меншикова.

Принимая решение о направлении посольства князя А. С. Меншикова, Николай I отнюдь не стремился доводить дело до войны с Турцией, еще менее желал он разрыва с западными державами. Герцог Е. Вюртембергский, герой войны 1812 г., двоюродный брат Николая I и один из самых преданных сторонников России в Германии, полагал, что Николай I имел право объявить войну Турции уже на том основании, что последняя, удовлетворив претензии Франции и Австрии, демонстративно отклонила требования Петербурга^[501].

Паскевич, как и Николай I, серьезно недооценивал опасность англо-французского соглашения против России. Лондон явно не желал мириться с требованием о заключении между Россией и Турцией наступательного и оборонительного союза, выдвинутым Меншиковым в ходе переговоров. После прочтения его донесений от 24 и 26 марта 1853 г. у князя Варшавского возникло правильное впечатление, что британский посланник Ч. Стратфорд-Каннинг «будет действовать за турок и Францию, а не так, как обещало английское правительство». Однако истинный смысл тонкой политической игры опытного британского дипломата фельдмаршал всё же оценил неверно.

С точки зрения Паскевича, Британия, для того чтобы отвлечь Париж от экспансионистских замыслов в Европе и особенно в Бельгии, стремилась к тому, чтобы столкнуть лбами Россию и Францию в Восточном вопросе. «Здесь обнаруживается, – писал фельдмаршал, – в политике Англии, что боятся теперь англичане разрыва с Францией. Заняв Францию, в другом месте, даже развязав с ней войну, не будет ли для англичан средством удержать Францию от нападения на Англию?».

«Старинная, всегдашняя политика Англии, – справедливо утверждал русский главнокомандующий, – была: ссорить державы твердой земли. Это до того вошло в их правило, что, видя долгий мир в Европе, они старались даже возмущениями сделать перевороты на твердой земле. Как же им не рисковать несколькими кораблями для того, чтобы удержать Францию в разрыве с Россией? Нынешнее же положение дел в Турции дает им к тому возможность. Заключаю тем, что Англия по расчету допустит нас объявить войну, не будет удерживать от того и турок, не склонив их на соглашение и на уступки»^[502].

Мнение, что Британия воздержится от непосредственного участия в конфликте, было очень опасным заблуждением. Под влиянием русофобской кампании в британской печати^[503] английское правительство постепенно всё более склонялось к поддержке Франции и Турции на Востоке.

Для русской стратегии на повестку дня встала давняя идея высадки десанта на Босфоре. В феврале 1853 г. в операции, по расчетам Николая I, должны были принять участие 13-я и 14-я пехотные дивизии V корпуса. Император считал, что «чем разительнее, неожиданнее и решительнее нанесем удар, тем скорее положим конец борьбе»^[504]. Похожих взглядов придерживался и князь Варшавский, 12 февраля он написал императору, что успешная высадка «одним ударом ведет не только к окончанию войны, но и к ниспровержению Европейской Турции»^[505].

Однако появление французского флота в Саламине вынудило Меншикова признать «крайнюю затруднительность или даже невозможность» десанта. Морской министр даже в благоприятных условиях считал десантную экспедицию предприятием трудновыполнимым, если вообще возможным^[506].

Письмо, датированное 12 (24) марта, пришло в Петербург между 22 и 24 марта (3–5 апреля). В то же самое время – 19 марта (1 апреля) – начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал В. А. Корнилов предупредил Меншикова и великого князя Константина Николаевича, что «высадки десанта на Босфоре никак не должно предпринимать, иначе как при соблюдении самой глубокой тайны»^[507].

В донесениях Корнилова не было никаких указаний на присутствие французского флота. По всей видимости, в тот момент адмирал еще не имел сведений о его появлении. Как бы то ни было, приход эскадры Реньо де ла Сюса делал высадку крайне затруднительной.

Не добившись от турок, чувствовавших поддержку Англии и Франции, уступок в вопросе о покровительстве православным подданным султана, Меншиков 9 (21) мая покинул Константинополь. Через 10 дней было объявлено, что если Порта не согласится признать право России на покровительство православному населению