Читать книгу - "Повседневная жизнь женщины в древнем Риме - Мари-Терез Рапсат-Шарлье"

Этот человек, который считал Карфаген настолько опасным, что добился его разрушения, был крупным и очень влиятельным оратором. Его речь в сенате — один из ярких памятников римского женоненавистничества, но показывает реальную власть женщин над окружавшими их мужчинами, которую признавал и Катон: «Если бы каждый из нас, квириты, твердо вознамерился сохранить в своем доме порядок и почитание главы семьи (ius et maiestatem viri), то не пришлось бы нам и разговаривать с женщинами. Но раз допустили мы у себя в доме такое, раз свобода наша оказалась в плену у безрассудных женщин и они дерзнули прийти сюда, на форум, дабы попросту трепать и унижать ее, значит, не хватило у нас духа справиться с каждой по отдельности и приходится справляться со всеми вместе <…>. Ведь дозволять <…> собираться, советоваться, договариваться, устраивать тайные сборища действительно чревато величайшей опасностью».

Катон с пафосом усматривает в самой малой причастности женщин к политике возможность грандиозных последствий, сплавляет воедино женские требования и подрывную деятельность трибунов (отменить закон предложили двое трибунов): «Женщины затеяли бунт <…>; без сомнения в том вина должностных лиц; судить не берусь, ваша, трибуны, или — в даже еще большей мере — консулов. Ваша, трибуны, если вы возмутили женщин, чтобы поднять очередную смуту; наша, если ныне раскол в обществе, вызванный женщинами, вынудит нас принимать новые законы, как вынудила некогда сецессия плебеев». Это не мелкий вопрос, не вопрос о безделушках и тряпках, а принципиальный, политический. Катон противится всему, что хоть как-то похоже на прогресс, а в этом конкретном случае свобода, данная женщинам, означает покушение на государственную безопасность: «В любом деле стремятся они к свободе, а если говорить правду — к распущенности <…>. Едва станут они вровень с вами, как окажутся выше вас». С другой стороны, вся власть, которую имеют эти женщины, — власть влияния: ведь они не могут заседать в собраниях, вести обсуждение, голосовать; вся их власть заключается в мужчинах, которые согласны их слушать. Положение двусмысленное: мужчины прислушиваются к женщинам, и мнение женщин проходит. Но не надо заблуждаться. Трибуны, которых Катон считает бунтовщиками, предлагают нечто очень скромное: возврат к дорогим украшениям, но вовсе не ставят под вопрос мужскую гегемонию, ни на йоту не улучшают юридического положения женщин: «Государственные и жреческие должности, триумфы, гражданские и военные отличия, добыча, захваченная у врага, — всего этого женщины лишены. Украшения, уборы, наряды — вот чем могут они отличиться, вот что составляет их утешение и славу <…>. Пока ты жив, ни одна не выйдет из-под твоей руки (servitus muliebris), и не сами ли они ненавидят свободу, какую дает им вдовство и сиротство». Это дело ясно показывает образ мысли римлян и возможности политической жизни для римских женщин: не пользуясь ни малейшими политическими правами, они добились отмены закона. Остается надеяться, что они не были игрушкой какой-либо «партии».