Читать книгу - "Верлен - Пьер Птифис"

Он нагрянул туда из Бельгии в страстную пятницу 11 апреля. Дату мы знаем точно — юная Витали сделала об этом запись в дневнике.

В то же самое время Верлен в отвратительном настроении приезжает в Жеонвиль. Что делать в этом городишке? Лишь переживать свое разочарование. Он просит мать приехать, и 18 апреля она сообщает о своем скором приезде. Бедной больной женщине, страдающей от всего подряд («Вы, наверное, были очень удивлены, узнав, сколько несчастий свалились на нас с Полем; его брак распадается, что может быть хуже»), всего только и нужно, что тюфячок на чердаке^[274].

Все же Поль уступит ей свою большую комнату рядом с кухней. Она появилась приблизительно 24 апреля, не поцеловав Поля при встрече, а внезапно спросив его:

— У тебя по крайней мере деньги есть?

Гуляя в уединении по окрестностям, он начал размышлять. Невероятное коварство жены не могло объясняться одной лишь глупостью. У нее была и другая причина. Что же это? Или кто же? Да, быть может, кто-то уже тайно готовился заменить его в роли супруга. В таком случае все вставало на свои места, и у него появлялась возможность для победной контратаки. Но Лепеллетье, которому Поль поручил тайное расследование, не обнаружил никаких следов безнравственного поведения Матильды. Вот почему Верлен не воспользовался предложениями о помощи, поступавшими от некоего мэтра Бюиссона, адвоката. Черт! Будь все иначе, какое блестящее дело он бы доверил ему! Неверная супруга, терзающая невинного мужа!

Но ведь если она свободна, она должна вернуться!

16 мая он сообщает Лепеллетье о своем последнем — и решающем — письме жене, от которой он «не без наивности» ожидает ответа, в противном случае он будет вынужден действовать, «ведь было бы слишком глупо, — говорит он, — изводить себя и жить в долгом и коварном ожидании чего-то „после дождичка в четверг“».

Это письмо, так же как и множество других, Матильда нераспечатанным бросила в ящик стола, а прочитала лишь много позже.

Разве этого недостаточно, чтобы несчастный все понял? Но нет, он дает Лепеллетье новое задание: он должен увидеться с г-жой Берто, скульптором, у которой он впервые встретил «милого ребенка» и которая, таким образом, в некоторой степени несет ответственность за его женитьбу. Он должен передать ей, а та, в свою очередь, Матильде, что продолжение «такого возмутительного дела, как этот грязный и комичный судебный процесс» было бы ужасным несчастьем. Но Лепеллетье, которому вся эта история начала уже порядком надоедать, по всей вероятности, просто проигнорировал его просьбу.

Автограф посвящения А. Рембо на сборнике «Романсы без слов» (впоследствии снято Верленом).

От постоянных неудач несчастный Верлен в конце концов пал духом. С этого момента он решил пустить судебное дело на самотек. Его адвокат, судя по всему, так и не получил от клиента обещанных «пламенных речей» в свою защиту, о которых мы говорили выше, ибо если бы подобный документ у него был, он не упустил бы возможности подать встречный иск. А встречного иска не было.

Несмотря на «ужасную тоску», Верлен снова думает о «Романсах без слов», рукопись которых — он в шутку называет ее «Гюстав» — он отсылает 19 мая Лепеллетье, чтобы тот передал ее издателю, Лашо или Дантю, или какому-нибудь печатнику, например, Лешевалье, который обязался выпустить вторую серию «Современного Парнаса», а то еще можно использовать типографию газеты «Пепль суверен», в которой работал Лепеллетье. Поль хотел, чтобы сборник вышел до судебного разбирательства, ибо после его начала, — говорил он своему другу, — все будут думать, что он хочет использовать шумиху вокруг процесса как рекламу книге.

Лепеллетье не понравилось, что сборник Поль посвятил Рембо. Идея показалась ему несвоевременной и неуместной. Но Верлен стоял на своем: эти стихи, говорил он, сочинялись в его присутствии, и он все время побуждал его их писать, и потом, он заслужил это посвящение своей преданностью и привязанностью, которые всегда выказывал по отношению ко нему, «а особенно тогда, когда я чуть не умер».

Верлену не удалось убедить Лепеллетье, и 23 мая Поль написал ему «убери посвящение, если считаешь нужным», что тут же и было сделано.

Что касается Поэзии, составляющей теперь его цель, он предполагает вернуться к эстетике Парнаса. Новой «системой» станет тотальная объективность. Стихи о человеке будут заменены большими музыкальными фресками на триста-четыреста строк, которые будут изображать что-то непринужденное, например, тайную жизнь сарая для сена, подводную флору, гармонию цветов и т. д. Мысль о театре снова преследует его: он собирается написать драму «Госпожа Обен» и завершить оперу-буфф под названием «Клавесин», некогда начатую совместно с Шарлем де Сиври. И еще у него в голове «жестокий и садистский» роман. Эти мечты укрепляют его в мысли, что одна лишь работа излечит его и вернет ему желание жить.

В материальном плане он не мог злоупотреблять гостеприимством тетки. И так как путь в Париж был ему, в сущности, закрыт, он вернется в Лондон, может быть, с матерью, и уж точно с Рембо. Он забудет Матильду, будет печататься в Париже, будет вести спокойную, заполненную работой жизнь за границей, раз уж семейство Моте обрекало его на изгнанничество.

22 апреля 1873 года он сообщает Блемону, что возвращается из одной «осторожной» поездки в Седан. На самом деле за день до этого, в воскресенье, 20 апреля, недалеко от границы он встретился с Рембо, прибывшим из Роша, и Делаэ, приехавшим из Шарлевиля. Совместный завтрак доставил им столько удовольствия, что они решили устраивать такие пирушки каждое воскресенье. Общая трапеза состоялась также 4 и 11 мая. 16-го числа Рембо, не знающему, чем себя занять, пришла в голову мысль написать Делаэ^[275]. «Mother^[276], — говорит он, — запихнула меня в унылую дыру». Он рассчитывает выбраться оттуда с помощью денег, которые принесет ему небольшая книжка «ужасных» историй, которую он начал писать. Он назовет ее «Языческой книгой», а может, «Негритянской книгой»^[277]. В ожидании этого будущее видится ему довольно мрачным: «Моя мамаша вернется в Шарлевиль в июне. Это абсолютно точно, и я постараюсь на некоторое время задержаться в этом милом городке». Таким образом, он заявляет, что планы Верлена, о которых он ничего не знает, в любом случае не совпадают с его собственными. Как и Поля, его одолевает смертная скука. «Жара стоит изнуряющая, а по утрам морозит. Позавчера я был у немчуры (немчур меня!) в Вузьере, там население в 10 тысяч человек, в семи километрах отсюда. Немного развеялся».