Читать книгу - "Сталин против партии. Разгадка гибели вождя - Александр Костин"

Помню, когда я заходил в кабинет к Молотову, тот быстро переворачивал лежащие на столе бумаги лицевой стороной вниз. Как будто боялся, что я что-нибудь увижу. Не выдержал я и сказал как-то, что если он мне не доверяет, пусть скажет прямо, заходить к нему просто не буду. Он промолчал, перестал перекладывать бумаги, но своей манеры вести со мной разговор сухо и официально не изменил.

Не очень-то стремились к сближению и другие члены руководства. Я понял, что лучше не обращаться к ним за советом или помощью и поддерживал чисто официальные, служебные отношения. Работы было много, начиналась она с утра, а затягивалась до глубокой ночи, захватывая иногда даже утренние часы. Так что на обиды времени не хватало. Не стал уточнять у Кагановича, в какой группе стоило бы мне находиться и что должен сделать, чтобы стать «своим». Не понимал я всего этого и просто работал. Внимания на то, кто с кем, и кто против кого не обращал»^[99].

Зато Хрущев, утвержденный секретарем ЦК партии несколько позже и переведенный в Москву чтобы возглавить ее партийную организацию, хорошо понимал закулисную расстановку сил и использовал это для укрепления своих позиций. Он уже не проявлял грубость по отношению к Пономаренко, напротив, внешне был приветлив и доброжелателен. Как-никак, секретарь ЦК, пользуется особой симпатией

Сталина. Но камень за пазухой против «белорусского выскочки» все время держал. Дожидаясь момента, когда его можно было пустить в ход.

Итак, Хрущев, а также Берия и Маленков вряд ли могли сработаться с Пономаренко после его назначения на пост Председателя Совета Министров. Имелись основания и у Булганина быть недовольным выдвижением Пономаренко. По воспоминаниям Акакия Мгеладзе, Первого секретаря компартии Грузии, И.В. Сталин, выступая на Октябрьском (1952 г.) Пленуме ЦК КПСС и говоря о своем желании уйти в отставку, якобы сказал, что «есть, кому его заменить, например, Председателем Совета Министров можно было бы назначить Н.А. Булганина». Таким образом, назначение Пономаренко, который до октября 1952 года не был даже членом Политбюро, было бы неожиданным и неприятным сюрпризом для Н.А. Булганина, который с апреля 1951 года был единственным первым заместителем Сталина в Совете Министров, для Л.П. Берии и Г.М. Маленкова, которые были членами Политбюро с марта 1946 года, а в 1941–1945 годах были членами всевластного Государственного комитета обороны СССР, для Н.С. Хрущева, который с марта 1939 года был членом Политбюро. При этом Пономаренко, занимая высший пост исполнительной власти, опирался бы на поддержку всесильного Сталина. А если бы Пономаренко преуспел в своей деятельности, то шансы стать наследниками Сталина у Маленкова и других сводились бы к нулю.

Известный историк и биограф И.В. Сталина Юрий Емельянов в этой ситуации, сложившейся вокруг предполагаемого назначения П.К. Пономаренко, усмотрел причину, вынудившую «ближайший круг» пойти на отчаянный шаг по устранению Сталина. Так, ссылаясь на мнение А.И. Лукьянова, который помог «раскрыть решающую тайну тех роковых дней» он пишет:

«Обычно, рассказывал Анатолий Иванович, визирование документов в руководстве шло «сверху вниз»: сначала визировали документ лица, занимавшие наиболее крупное положение, а затем— руководители менее значительного ранга. Но с бумагой о назначении Пономаренко вышло по-иному. Сначала ее подписали руководители, занимавшие не столь высокое положение, а затем стали подписывать вышестоящие лица. К 28 февраля все в руководстве завизировали решение, кроме Булганина, Хрущева, Берии и Маленкова. В своей статье «Возвращение Сталина» А.И. Лукьянов замечал, что назначение Пономаренко «могло приблизить гибель Сталина».

Ведь именно эти четыре человека, не завизировавшие решение относительно Пономаренко, отправились со Сталиным на поздний ужин на дачу. Можно предположить, что во время долгого застолья ими предпринимались попытки уговорить Сталина отказаться от кандидатуры Пономаренко или же хотя бы оправдать свое сопротивление, его назначению»^[100].

То есть Анатолий Иванович Лукьянов— еще один сторонник версии о насильственной смерти И.В. Сталина. По вышеприведенной версии получается ситуация, аналогичная той, которая возникла в 1917 году согласно известному афоризму: «Сегодня рано, а послезавтра поздно— значит завтра». Переиначивая этот знаменитый слоган, получаем, — сегодня (то есть 28 февраля) рано, поскольку за посиделками у Сталина незаметно закончилась зима, а послезавтра, то есть 2 марта, когда соберется на свое заседание Президиум ЦК КПСС и примет решение по Пономаренко, поздно.

Значит завтра! То есть 1 марта, а вернее в ночь с 28 февраля на 1 марта, должно свершиться это злодеяние. И только потому, что «четверка» не смогла уломать Сталина — отказаться от своего решения о назначении Пономаренко на пост Председателя Совета Министров СССР.

Полноте! Даже если среди вопросов, рассматриваемых на последнем совещании «ближнего круга», и стоял вопрос об этом назначении, то только в одном-единственном ракурсе — «четверка» дружно завизировала документ, и совещание приступило к рассмотрению других вопросов. Противное исключено по определению, ибо сопротивляться воле Сталина, то есть оспаривать уже им принятое решение еще никто и никогда не осмеливался, тем более в той, сложившейся ситуации, когда у Сталина был под рукой «Список 213-ти», о существовании которого «четверка» не могла не знать. Противное — это заговор! А что Сталин делал с заговорщиками, они прекрасно знали.

Но есть и другая кандидатура на роль «тайного преемника» Сталина — уже на посту Генерального, в то время просто Секретаря, то есть руководителя партии, должность, которую Сталин так же решил оставить.

После XIX съезда ВКП(б) на политическом горизонте неожиданно вспыхнула новая звезда, имя которой — Леонид Ильич Брежнев. Скромному и ранее неприметному Первому секретарю ЦК Компартии Молдавии, который даже не был членом ЦК ВКП(б) неожиданно предоставляется слово для выступления на съезде. Впервые выйдя на трибуну перед столь внушительной аудиторией, Брежнев сильно волновался и не мог оторваться от ранее заготовленного текста. Тем не менее, произнес свою речь Брежнев четко, по-военному, ибо лишь совсем недавно он повесил в шкаф свой военный китель с погонами генерал-майора. Он знал, о чем говорить, — о расцвете социалистической Молдавии за послевоенные годы, в том числе за последние три года, в течение которых он руководил республиканской парторганизацией. В заключение выступления он наконец-то оторвался от листа и произнес здравицу и клятву в любви и преданности великому вождю и учителю Иосифу Виссарионовичу Сталину. Зал ритуально взорвался аплодисментами, а Сталин в это время что-то говорил к склонившемуся в его сторону Н.С. Хрущеву.

И вот наступает последний, наиболее важный час работы съезда — выборы членов ЦК КПСС (на съезде партия переименована и отныне стала называться Коммунистическая партия Советского Союза), учащенно забилось сердце в груди Брежнева, поскольку у него не было сомнений, что сейчас случится важное событие в его жизни. Несомненно, главу одной из 16 республик должны избирать в ЦК, хотя эта республика по своим размерам и экономическому потенциалу уступала Днепропетровской области Украины, которой он руководил до избрания на высшей партийный пост в Молдавии. В притихшем зале Брежнев слушает приятный, очень грамотно выговаривающий слова голос Маленкова: «В состав членов Центрального комитета предлагаются следующие товарищи…». Вот он заканчивает перечисления кандидатов на букву «А»: «т.т. Андреев, Андрианов, Аристов, Арутюнов…». Теперь пошли на букву «Б», сердце в груди вроде бы приостановилось: «Бабаев, Багиров, Байбаков, Беляев, Бенедиктов, Берия, Бещев, Бойцов, Борков, БРЕЖНЕВ… Сердце Брежнева громко забилось в груди словно набат, и он уже не слышал следующую за ним фамилию Булганина, не говоря уже фамилии, начинающиеся на букву «В»: Ваганов, Ванников, Василевский, Волков, Воронов, Ворошилов и т. д. до Яковлева и Яснова включительно.