Читать книгу - "Курьезы холодной войны. Записки дипломата - Тимур Дмитричев"

По сравнению с СССР и другими странами Восточной Европы население ГДР, даже при относительной скромности её экономических успехов, тогда жило гораздо более обеспеченно. Но перед лицом витрины Запада в виде богатого Западного Берлина, который щедро финансировался ФРГ и поддерживался её союзниками, жизнь социалистической части Германии проигрывала во всём, особенно в её внешних, зрительных проявлениях. Яркий пример процветающего Западного Берлина перед живыми взглядами населения ГДР не мог не тревожить её руководство и не беспокоить правительство СССР, которые, практически безуспешно, стремились затруднить такое пропагандистское воздействие созданием разных препятствий, способных осложнить жизнь этому городу, в том числе в области его сообщения с ФРГ и остальным миром. В значительной мере тогдашние переговоры по статусу Западного Берлина, территориально оторванного от ФРГ, касались проблем его наземных коммуникаций с Западом, которые находились почти полностью в руках ГДР под советской опекой.

Переговоры, на которые я приехал, уже значительное время находились в тупике и, ввиду неизменности принципиальных позиций двух сторон, вынуждены были прерываться после каждого очередного возобновления для дальнейшего поиска возможных подвижек. Встречи участников проходили в Западном Берлине в здании формально совместного командования союзников, ответственного за весь Берлин. Наши западные партнёры на переговорах были представлены их послами в ФРГ, которые приезжали на заседания из Бонна. Несмотря на то что дела на переговорах никуда не продвигались, они проходили в основном во вполне дружественной и расслабленной атмосфере, без резкой риторики холодной войны, столь типичной тогда для встреч представителей Востока и Запада на различных международных форумах. В этом же духе руководители делегаций поочерёдно принимали своих коллег на регулярные обеды или ужины, а в случае щедрого П.А. Абрасимова — и на специальные для них концерты в нашем посольстве с участием гастролировавших в ГДР советских исполнителей.

Надо сказать, что наш посол в целом ряде отношений выгодно отличался от многих других советских послов, особенно не от карьерных дипломатов, а таких же, как он, назначенных на посты по партийной линии. Во-первых, он был всегда аккуратно и даже элегантно одет. Отличался он, несмотря на годы, и тем, что следил за своей внешностью, будучи спортивно подтянут, всегда хорошо выбрит и пострижен. Кроме того, он обладал хорошими манерами и чувством юмора. Ему было также свойственно интересоваться проблемами, которые беспокоили его сотрудников, и по возможности им помогать. Когда, например, ему стало известно не от меня, что моему тогда серьезно больному тестю требовалось западногерманское лекарство, он при первой же встрече со мной сказал, чтобы я получил у бухгалтера представительства, которому он уже дал соответствующее распоряжение, в обмен на марки ГДР небольшую требовавшуюся на это сумму в марках ФРГ, и дал мне посольскую машину съездить за покупкой в Западный Берлин.

Мой первый день на переговорах прошёл успешно. Я тогда же познакомился с моими западными коллегами, среди которых был князь Андроников. Он был сыном того давно обедневшего князя Андроникова, который в предреволюционные годы в Петрограде получил прозвище «князь-побирушка», за то, что он, находясь, видимо, в очень трудном материальном положении, ходил по знакомым богатым аристократам, выклянчивая у них подачки на жизнь. Берлинский Андроников являлся респектабельным сотрудником МИДа Франции и кавалером ордена Почётного легиона, полученного за заслуги в ходе Второй мировой войны.

Американская делегация тоже не обошлась без участия в ней русского сотрудника Государственного департамента. Им оказался Александр Акаловский, который уже работал до этого в посольстве США в Москве, где он, как оказалось, неоднократно бывал в гостях в нашем доме у подруги моей жены актрисы и львицы московских артистических кругов Марины Фигнер. Акаловский впоследствии стал одним из ведущих представителей США по вопросам разоружения в комитетах и комиссиях ООН в Нью-Йорке. Кроме него среди американских специалистов в переговорах принимал участие ведущий германист Госдепартамента Джеймс Сатгерлин, который в начале 80-х годов начал свою карьеру в ООН в качестве советника и речеписца её тогдашнего генерального секретаря Переса де Куэльяра. В те годы мы с Джеймсом очень тесно сотрудничали по работе в Секретариате, совместно создавали академическую группу по проблематике ООН при Йельском университете, организовывали научные конференции и встречи в разных странах и участвовали в их работе. Встречались мы с ним и в нерабочих условиях, в том числе бывая друг у друга в гостях.

С интервалами в несколько дней на этом раунде состоялось ещё три официальных заседания, после чего был объявлен ставший ритуальным перерыв на две недели. Через несколько дней после моего возвращения из Берлина мой шеф сообщил мне, что на следующий раунд снова придётся ехать мне, поскольку Абрасимов, приезжавший с коротким визитом в Москву, конкретно попросил прислать меня в Берлин снова. Абрасимов, будучи в те годы членом ЦК и лично близким к Брежневу человеком, имел в нашей системе большое влияние. Его деловые пожелания в нашем министерстве получали зелёный свет, и Пастоев советовал мне пока не пытаться уклоняться от поездки.

Исходя из этого, при сборах к следующему раунду я решил ехать в Берлин поездом, чтобы использовать время в длинной дороге для работы над диссертацией. Такие поездки, как оказалось, мне пришлось совершать на протяжении последующих шести месяцев. Причём в обратную сторону из Берлина по распоряжению посла мне предоставлялось отдельное купе, в которое удобно помещались коробки для передачи в ЦК. По прибытии в Москву ко мне в купе приходили два назначенных для этой цели человека и забирали приехавшие со мной коробки. Я никогда не знал, что в них находилось, но при проезде через нашу границу меня никогда никто не спрашивал об их содержимом или о том, что я вёз в своём чемодане.

Где-то месяцев через пять после начала моей работы на переговорах в ходе одного из заседаний Абрасимов должен был сделать заявление, в котором должна была быть изложена наша несколько изменённая позиция по одному из аспектов переговоров. Как и другие послы в подобных случаях, он такие выступления зачитывал. Однако в отличие от своих коллег Абрасимов зачитывал заранее подготовленный текст не с обычных напечатанных на машинке листов бумаги, а со страниц своей небольшой записной книжки, которую для него специально брошюровали с напечатанным текстом выступления. Это внешне создавало впечатление некоторой большей спонтанности характера его выступлений, и Абрасимов постоянно пользовался этим методом.

На этих переговорах было условлено, что каждого посла переводит его собственный переводчик, то есть в моём случае я всегда должен был переводить нашего посла. По установленному порядку текст каждого выступления переводился каждым из переводчиков своему слушавшему послу полушёпотом синхронно, а затем переводчик выступавшего представителя последовательно переводил его речь отдельными частями по 2–3—4 параграфа сразу в зависимости от того, когда его посол решал сделать очередную паузу. Такой метод давал участникам возможность выслушивать одно и то же выступление каждого из коллег фактически дважды: первый раз синхронно со слов их собственных переводчиков, а вторично, и уже на этот раз официально, по переводу выступавшего посла его переводчиком.