Читать книгу - "Быть принцессой. Повседневная жизнь при русском дворе - Елена Первушина"

Приближалось воскресенье 1 (13) июля – день нашей свадьбы. Мой жених становился все нежнее и с нетерпением ожидал дня, когда назовет меня своей женой и поселится в Аничковском дворце. Накануне 1 июля, который был в то же время и днем моего рождения, я получила прелестные подарки, жемчуг, брильянты; меня все это занимало, так как я не носила ни одного брильянта в Берлине, где отец воспитал нас с редкой простотой.

Александра Федоровна (1798–1860) – супруга российского императора Николая I, мать Александра II, императрица российская

С каким чувством проснулась я поутру 1 июля! Мои прислужницы-пруссачки убрали мою кровать цветами, а добрая Вильдермет поднесла мне букет из роскошнейших белых роз. Я не хочу здесь распространяться о своих личных впечатлениях, но в этот день невозможно обойти их молчанием. Меня одели наполовину в моей комнате, а остальная часть туалета совершилась в Брильянтовой зале, прилегавшей в то время к спальне вдовствующей Императрицы. Мне надели на голову корону и, кроме того, бесчисленное множество крупных коронных украшений, под тяжестью которых я была едва жива. Посреди всех этих уборов я приколола к поясу одну белую розу. Я почувствовала себя очень, очень счастливой, когда руки наши наконец соединились; с полным доверием отдавала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды!

Остальную часть дня поглотил обычный церемониал, этикет и обед. Во время бала, происходившего в Георгиевском зале, я получила письма из Берлина, от отца и от родных.

Мы спустились по парадной лестнице, сели в золотую карету со вдовствующей Государыней; конвой кавалергардов сопровождал нас до Аничкового дворца. Я в первый раз увидела этот прекрасный дворец!

У лестницы Император Александр и Императрица Елизавета встретили нас с хлебом-солью. Статс-дамы присутствовали при моем раздевании; мне надели утреннее платье из брюссельских кружев на розовом чехле; ужинали мы в семейном кругу с некоторыми из старейших приближенных: графом Ламздорфом, княгиней Ливен и нашими прусскими дамами.

На следующий день вдовствующая Государыня приехала к нам первая, Император Александр привез великолепные подарки. Мы радовались, словно дети, удовольствию выехать впервые после свадьбы в коляске вместе и сделали визиты Императрицам, великому князю Константину [Павловичу] и тетушке принцессе Вюртембергской. Свадебные празднества, различные балы, baise mains (целование ручек (фр.)) – все это прошло для меня словно сон, от которого я пробудилась лишь в Павловске, бесконечно счастливая тем, что очутилась наконец в деревне!

Образ жизни в Павловске показался мне особенно приятным; так как я привыкла с детства сообразоваться с привычками других, то мне и в голову не приходило жаловаться на то, что я должна обедать, гулять и ужинать при Дворе, более или менее заботясь о своем туалете. Впоследствии я часто слышала, что другие жаловались по этому поводу, впрочем, иногда и мы сами чувствовали некоторое желание быть независимыми, то есть иметь свой собственный угол. Но в то время, как я уже заметила, подобная мысль меня не беспокоила. Напротив, я чувствовала даже признательность к свекрови за ее нежные ласки. Мне ее описывали за особу весьма требовательную по отношению к дочерям, которые почти и пошевелиться в ее присутствии будто бы не смели, но ко мне Императрица Мария Федоровна относилась иначе, по-видимому, мой характер понравился ей. Я держала себя вполне естественно, была весела, откровенна, жива и резва, как подобает молодой девушке, тогда как Великие княжны держали себя чопорно в ее присутствии и даже в обществе; все в них было строго соразмерено: их манера держать себя в обществе, разговаривать, кланяться, и это, я полагаю, было гораздо совершеннее моих тогдашних манер. Я думаю и даже знаю наверное, что задевала при Дворе некоторых лиц недостатком внимания к ним, а оно ведь, по их мнению, обязательно должно было сводиться к известному количеству фраз, повторяемых ежедневно. Что касается меня, то я проходила иногда слишком скоро мимо этих лиц, ибо они нагоняли на меня скуку, и останавливалась слишком долго перед молодежью, перед юными фрейлинами, для меня более привлекательными. Но мало-помалу все привыкли к моим манерам, видя мое неизменное ко всем благоволение, проистекавшее от доброго сердца, и мне простили маленькие отступления от этикета за врожденную грацию, изящество и живость. Maman очень забавлялась, глядя, как я похищаю вишни, чего не простила бы прежде своим дочерям, но меня она баловала снисходительностью. Старушка Ливен даже заметила мне как-то: ««Вы – любимица вдовствующей Государыни»!»

Вообще замечали, что Императрица никогда прежде не была столь ласкова и снисходительна к своим дочерям, как теперь ко мне. Однако не следует думать, чтобы она мне от времени до времени не делала выговоров, а иногда не давала мне советов, которые для меня оказывались чрезвычайно полезны. Единственный случай, когда она нас однажды побранила, был, помнится мне, когда она встретила нас в парке в кабриолете и спросила: где мы катались? Мы отвечали, что едем из Царского, от Императрицы Елизаветы. Тогда она сделала нам замечание, что нам следовало предварительно спросить у нее позволения сделать этот визит; признаюсь, это мне показалось даже странным. Но со временем она позабыла об этом выговоре, и мы могли ездить в Царское, не спрашивая ни у кого позволения. По воскресеньям в Павловске танцевали; в прочие дни играли в petits jeux (игры (фр.)) или ужинали в том или другом шале или павильоне, что мне очень нравилось. И лето выдалось прекрасное.

К несчастию, брата моего Вильгельма, который очень веселился, укусила собака, принадлежавшая к своре Великого князя Михаила, последний тут же, на месте, ее застрелил, но тем не менее доктор Виллие из предосторожности прижег и вырезал брату ранку на ноге. Это было весьма неприятное происшествие. Когда брату стало лучше, его выносили в сад и даже в гостиную, а потом рана его и совсем зажила.

Maman находила Вильгельма чрезвычайно любезным в обществе; он танцевал, играл и веселился, как подобало молодому человеку; и она журила своих сыновей Николая и Михаила за то, что они усаживались в углу с вытянутыми, скучающими физиономиями, точно медведи или марабу. Правда, у моего Николая лицо было слишком серьезно для 21 года, особенно когда он посещал общество или балы. Он чувствовал себя вполне счастливым, впрочем, как и я, когда мы оставались наедине в своих комнатах: он бывал тогда со мною необычайно ласков и нежен.

Я уже называла дам, состоявших при мне, кроме них, наш Двор составляли: маршал Кирилл Нарышкин, шталмейстер генерал Ушаков, два адъютанта: Фредерике (женатый на Цецилии, моей подруге детства) и В. Адлерберг, который женился две недели после нас на девице Марии Нелидовой. Все они по милости вдовствующей Императрицы жили в Павловске.

Приблизительно в это время приехал из Берлина князь Антон Радзивилл и немало способствовал приятному препровождению вечеров своею веселостью; он умел придумывать разные забавы, шарады в лицах, музыкальные вечера, домашние спектакли. Двор переехал в Петергоф; короткое пребывание перед тем в Царском Селе сблизило меня с Императором Александром; это было для меня истинным счастьем! Я привыкла с самого раннего детства любить его, преклоняться перед ним, и эти чувства, походившие до некоторой степени на обожание, с годами превратились в глубокую и искреннюю дружбу. Мимолетные тучки только укрепляли еще более эту дружбу; но я расскажу об этом после, теперь это было бы преждевременно.