Читать книгу - "Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая"

– А четвертому не бывать? – закончил Рагнвальд.

– Наверное, да. Но я не знаю точно. Давай вынем руны. Тогда станет яснее.

Гуннхильд повесила мешочек на руку и придвинулась к камню вплотную. Положила ладони на поверхность, на цепочки рун. Потом склонила голову; холод ледяного камня обжег лоб, но тем будто открыл в нем оконце для принятия силы и знания.

– Один, Отец Колдовства! – шептала она, будто обращалась к чему-то скрытому за каменной дверью. – Ты дал нам могучие руны, ты ловко схватил их, провисев девять дней и девять ночей на ветвях, принесенный в жертву себе же! Помоги мне услышать тебя, распознать волю судьбы в их звонких голосах! Фрейя, светлая ванов невеста! Покровительница моя, мать моя, защитница и наставница! Наполни мои очи светом, озари мне путь! И вы, мои предки: королева Асфрид, отец мой Олав, дядя мой Сигтрюгг, дед мой Кнут, прадед, Олав Старый, что стал первым корнем нашего рода на этой благословенной земле! Оберегайте мои пути в мире духов, не дайте подступить ко мне никакому злу! Да растворится передо мной Источник, да услышу я голоса Дев Ясеня!

Имени своей матери, саксонки Гильды, Гуннхильд не назвала – та была христианкой.

Рагнвальд стоял у нее за спиной, будто заслоняя прижавшуюся к камню сестру от всего света. Ветер дул ему в спину, но казалось, что между камнем и их телами образовалось небольшое защищенное пространство, полное тепла, в котором дышит невидимое живое существо.

Гуннхильд мягко потрясла мешочек, развязала его, запустила руку внутрь и замерла. Ее пальцы легонько покалывали тупые иголочки, и каждый укол казался другого цвета. И словно бы прохладные ручейки силы касались ее пальцев, направляя в нужную сторону.

Она выбрала три руны и вытащила руку. Зажала их в кулаке, потом перевернула кисть и раскрыла ладонь. Под рукавом тускло блеснуло Кольцо Фрейи. Рагнвальд не раз уже видел эту драгоценность, в которой воплощалась священная власть их рода над этой землей, но невольно вздрогнул: близость крупного браслета узорного золота, где сплетались ветви и цветы, а в чашечках их каплями крови пламенели самоцветы, так же потрясала, как знак присутствия божества.

– Сейчас мы узнаем, твой ли это путь…

Рагнвальд быстро отвел взгляд от лица сестры, не желая – скорее не смея – встречаться с ней глазами. Сейчас это не она. Под тонкой оболочкой человеческого тела, которое смять не труднее чем осенний лист, скрывается сама Фрейя – непостижимая звездная бездна. Странно, страшно находиться к ней так близко, и сейчас Рагнвальд не посмел бы даже мысленно назвать себя, смертного, братом той, что стояла между ним и камнем.

В руке ее оказались три кружочка, отрезанные от яблоневой ветви, с выжженными на них знаками. Три из тех двадцати четырех знаков, в краткой простоте своих трех-четырех соединенных линий описывающие все взаимодействие всех многообразных сил вселенной.

Она перевернула первую руну у себя на ладони.

– Твой! – радостно воскликнула она, будто ловя убегающую добычу. – Райдо! Это твой путь, руны указывают тебе дорогу!

Рагнвальд переменился в лице. Все решено. И вовсе не Харальдом, можно не беспокоиться.

Гуннхильд перевернула вторую руну. Рагнвальд увидел ее сам: Хагалаз.

Пробрало дрожью, будто ветер стал втрое злее, резал спину ледяными ножами. Удар враждебных сил заложен в его узор на ткацком стане норн. Бедствия, отвратить которые не властны даже боги.

Молча Гуннхильд перевернула последнюю руну, с чувством, что готова умереть, если та несет злой приговор. Но глубоко вздохнула, на сердце теплым лучом пало облегчение.

Ингуз. Руна Фрейра, руна процветания и разрастания. Какую бы беду ни предрекла предыдущая руна, сила Фрейра обещала, что новые ростки пронзят угли и золу, вновь поднимется ствол, раскинутся ветви, раскроются цветы. И плоды будут обильны…

Гуннхильд сжала ладонь, потом осторожно опустила яблоневые бляшки назад в мешочек. Завязала его, повесила на руку, прижала пальцы к глазам, будто насильственно закрывая оконца в иной мир. Крепко-крепко прикрыла ставни, чтобы душа больше не могла заглядывать в туманное сияние у подножия Ясеня.

– Это значит, я буду где-то там разбит, но уцелею? – спросил Рагнвальд чуть погодя.

Гуннхильд слабо закивала.

– На середине пути тебя ждет какой-то разгром, но потом все выправится и ты дашь начало процветающему роду. Но дороги назад в раскладе нет. Перед тобой открыт путь, и он – в одну сторону. Да, теперь я уверена, что хотела передать мне Фрейя.

Она опустила руки, и ее усталые голубые глаза вновь сделались человеческими.

– Трое было их – конунгов из рода Инглингов. Дорога четвертого – то есть твоя – лежит отсюда прочь, но Фрейр покровительствует тебе. Я никому не скажу про этот разгром на полдороге. И ты не говори. Люди пойдут за тобой с веселым сердцем, и в конце пути судьба вознаградит достойных и удачливых. Харальд снарядит тебе корабли, а я до весны вышью стяг. На первых порах он будет оберегать тебя.

– Почему только на первых? До разгрома?

– Нет, пока у тебя не появится другой.

– Почему у меня должен появиться другой стяг?

– Да потому что там, на Восточном Пути, ты найдешь себе жену! – Гуннхильд посмотрела на брата, удивляясь его недогадливости. – Ту жену, с которой вместе положишь начало новому роду. И она, разумеется, сама вышьет тебе новый стяг.

* * *

Когда весной корабли Рагнвальда отплывали от причалов Хейдабьюра и тянулись через фьорд Сле, Гуннхильд не провожала его. После йоля она наконец, к своей радости, забеременела, но переносила свое положение так тяжело, что почти не выходила из дома. Рагнвальд простился с ней в полутьме спального чулана. Гуннхильд мучили тяжелые воспоминания и предчувствия. У Харальда ведь уже был один ребенок: сын Свейн, который родился жалким недоношенным заморышем и первые два месяца жил в подогретых пеленках, однако своими крохотными ручками так вцепился в жизнь, что уже догнал ровесников, родившихся в срок. Вот только матери, Хлоде, его рождение стоило жизни, и у нее беременность тоже протекала тяжело.

– Это оттого, что она водилась с ведьмами, – напоминал сестре Рагнвальд. – Ведьмы и забрали ее. А твою свадьбу благословил сам Один. У тебя все будет хорошо. Ведь мать остается с тобой.

Он имел в виду свою мать – Одиндис. И та пришла проводить его.

– Я уже дважды получала весть, будто ты умер, – сказала она ему у причала. – Прошу тебя, сделай так, чтобы в третий раз эта весть пришла уже после моей смерти.

– Раньше нет смысла – все равно ты не поверишь, – ухмыльнулся Рагнвальд, к которому весной стала возвращаться прежняя веселость.

Одиндис только закивала в знак согласия.

«Для своей родни я теперь бессмертный, – подумал Рагнвальд. – Кто бы теперь ни рассказал им, что я умер, они лишь переглянутся и скажут: опять как в прошлый раз! Оно и к лучшему».