Читать книгу - "Салтыков - Сергей Мосияш"

В конфузии не найдешь виноватого, при виктории их много сыщется.

Конференция сочла необходимым прислать Фермору и план кампании на будущий, 1759 год: действовать наступательно в Померании и Бранденбургии и начать кампанию как можно раньше. Ускорить занятие Кольберга, через который можно б было наладить снабжение армии своим хлебом. Шведов склонить к осаде Штетина и помогать им при этом. Занять Берлин. Но самое главное дело — скрыть этот план от неприятеля.

Прочтя его, Фермор подумал с горечью: «Они Фридриха за дурака, что ли, почитают? Да мы не успеем пальцем шевельнуть, а ему уже все известно. Я могу от своих генералов скрыть, но не от короля прусского».

Не о будущей кампании голова у главнокомандующего болела, о дне сегодняшнем. Где найти продовольствие для армии? Где взять корм лошадям? Как разместить и лечить тысячи раненых и больных?

Конференция настаивает расположить армию по правобережью Одера, но там все вытоптано, съедено, коням щипнуть нечего.

Фермор собрал военный совет, который предварил недлинной речью:

— Господа генералы, наступает октябрь, начинаются жестокие осенние ветры с дождями. Лесу здесь, считай, нет и дров достать невозможно, лошадей кормить нечем, от них и так уж остались кожа да кости. Давайте решать, нужно ли нам стоять в этом месте? Если нет, то куда идти лучше?

Генералы долго молчали, наконец заговорил генерал Вильбоа:

— Надо идти на Вислу, ближе к магазинам.

— Предложение ваше разумное, генерал, но ее величество и Конференция раздражаются этим. Они вон уже сейчас толкают нас на Дона.

— Так в чем дело, — отозвался Румянцев. — Кенигсберг же брали зимой. Я и сейчас готов.

Фермор покосился с неудовольствием на молодого генерала:

— Вы-то всегда готовы, Петр Александрович, мы сие ведаем, а вот армия, увы, еще цорндорфских ран не зализала. Я ценю ваш порыв, дружок, но не хочу, чтоб вы себе шею свернули.

— Но моя дивизия не участвовала при Цорндорфе, простояли без толку в Шведте.

— Может, это и хорошо, что ваша дивизия целиком сохранилась. Вон и генерал Пальменбах под Кольбергом вполне сохранил свои полки.

Уловив в интонации Фермора упрек в свой адрес, Пальменбах начал оправдываться:

— Но, ваше превосходительство, я приложил все усилия, чтоб взять крепость. У меня мало было осадных пушек. Если б побольше пушек…

— Ладно, генерал, разве я вас упрекаю. Я более себя во всем виню. Скорее это моя ошибка, что кампания нынешняя столь неудачной оказалась. Потери раз в десять более полтавских, а проку?

Упоминание о Полтаве невольно натолкнуло Румянцева на мысль ехидную: «Под Полтавой-то Петр Великий командовал, а здесь Фермор Вил им». Невольно хихикнул ось даже.

Фермор с укоризной посмотрел в сторону развеселившегося генерала, но от замечания воздержался. Румянцев неглупый малый, хватило и взгляда главнокомандующего, сменил ухмылку на серьезный вид.

— Ну так как, господа генералы? Думайте, думайте.

— Я так полагаю, — начал Захар Чернышев, — главное, сохранить конский состав. Верно? Посему к Висле отправить все тяжелые обозы, худоконную кавалерию, в том числе и нерегулярную, а также всех больных и раненых.

— А артиллерию? — удивился Толстой. — Кого же в пушки впрягать? Людей?

— Ну для твоих пушек можно оставить несколько сот наиболее сильных коней. Но это ж не тридцать тысяч.

— А что? Пожалуй, Захар Григорьевич дело предлагает, — сказал Фермор. — Что молчишь, гусарская голова? — спросил Стоянова.

— А кто меня спрашивает?

— Я спрашиваю. Как у гусар кони?

— Как и у всех. Без седла ходят, под седлом падают.

— Это не смешно, бригадир.

— А я и не смеюсь, давно плачу.

Так военный совет единогласно поддержал предложение Чернышева — увести на Вислу все, что отягощает армию, истощает и без того скудный запас.

Прямо с военного совета отправился Чернышев к полковнику Илье Денисову, командовавшему отрядом донских казаков, чтоб порадовать его предстоящим отъездом на Вислу.

Еще подходя к палатке Денисова, он услышал свист плетей и глухие вскрики наказуемого. Там, привязав к козлам какого-то бородача, охаживали его по голой спине плеткой.

— Эй, орлы! — крикнул Чернышев. — Может, хватит?

Казак, секший товарища плеткой, остановился, хмыкнул:

— Слушаю, ваше-ство! — и стал отвязывать наказанного.

Тот поднялся, морщась, натянул рубаху, чекмень, взглянув на Чернышева, поблагодарил:

— Премного благодарны, ваше превосходительство.

Генералу не понравилась интонация в голосе казака, он даже пожалел, что вмешался в экзекуцию.

Войдя в палатку, спросил полковника:

— За что велел сечь молодца, Денисов?

— Кого? Ах, Емельку Пугачева? Да он, вишь, ординарец у меня. Потерял, сучье вымя, мово коня. Я ему и велел всыпать пол сотни горячих.

— Ну и сразу конь воротился?

— Кабы.

— Зря по-пустому злишь казаков, Денисов.

— Ничего себе по-пустому: казак коня потерял. Скажете ж, Захар Григорьевич.

— У тебя что, это последний был?

— Да нет, есть еще пара. Ежели б последнего, я б его сам пристрелил за такое.

— Вот и гарцуй на этой паре.

— Какое там гарцуй, ваше превосходительство, — поморщился Денисов. — Кормить нечем, хучь волком вой.

Узнав от Чернышева об отводе кавалерии на Нижнюю Вислу в более кормные места, полковник так обрадовался, что на радостях предложил генералу чарку горилки и тут же наполнил две.

— Спасибо, Денисов, — отказался генерал. — Угости лучше ординарца своего, чтоб зла не держал.

Но едва за Чернышевым опустилась входная полсть, Денисов пробормотал:

— Как же. Жди. — И хлопнул одну за одной обе чарки, и свою и генеральскую, к которой тот побрезговал притронуться. — Стану я их еще баловать.