Читать книгу - "Женщины для вдохновенья - Елена Арсеньева"

Скрипя зубами и скрепя сердце, Луи вынужден был согласиться. Замок в Куртавнеле продали, квартиру на улице Дуэ (парижское пристанище Виардо, а частенько и Тургенева) отдали в наем, а сами переехали в Баден, куда 3 мая 1862 года приехал, вернее, прилетел на крыльях любви Иван Сергеевич… счастливый, ошалевший от нового витка этой нескончаемой любви, щедрый…

«Ну что ж, — подумал Луи Виардо (старый мудрый Луи Виардо!), с привычной, полуугасшей ревностью наблюдая пылкое сверканье очей своей жены и страстный огонь в глазах Ивана Сергеевича. — Говорят, все, что ни делается, все к лучшему. Ну что там дают эти уроки Полины? Гонораров за концерты и спектакли больше нет, а он… он только за этих своих «Les pe?res et les enfants»[23]получил от издательства десять тысяч рублей… Да и имение дает стабильный доход…»

И Луи Виардо мысленно махнул своей старческой, исхудалой, перевитой синими венами рукой.

Так началась эта странная — странная и такая счастливая! — жизнь, которая длилась семь лет. Полина вставала в шесть утра и начинала занятия со своими детьми, которым сама преподавала музыку, рисование и языки. Потом у нее начинались музыкальные уроки с ученицами. Комнаты виллы Виардо, выстроенной в швейцарском стиле, не слишком-то подходили для вокальных упражнений, и в саду уже строилось здание музыкального театра, в зале которого должен был стоять концертный рояль и даже орган. Тургенев занимался своими делами… вместе с Луи. Между ними неожиданно завязалась дружба. Вдобавок, вездесущий, всех знающий и в самом деле очень умный француз оказался весьма полезен Ивану Сергеевичу при переводах его книг на французский (автор писал по-французски сам, Виардо только правил, придавая тексту необходимую точность), заинтересовал его творчеством крупнейших издателей и книготорговцев. Париж был тогда не избалован иностранной литературой, к Тургеневу было привлечено самое пристальное внимание. И если семья Виардо жила отчасти на гонорары Тургенева, то Луи делал все возможное, чтобы эти гонорары были как можно выше.

Они и впрямь были велики — до того, что Иван Сергеевич задумал строить себе дом на участке, прилегающем к парку виллы Виардо. Он удачно выдал замуж дочь за буржуа из маленького городка; начал писать «Дым». Но музыка, музыка влекла его все сильнее, музыка, которой была проникнута вся их жизнь. Полина увлеклась сочинением мелодий — романсов, даже оперетт, а Иван Сергеевич с восторгом писал к ним либретто. Так появились оперетты «Слишком много жен», «Последний колдун», «Людоед». Началось все с домашних спектаклей, которые стали потом публичными и декорации и костюмы для которых заказывали в самом Париже. В зале собирались королева Августа, герцоги, кронпринцессы, старый король Бельгии Леопольд, король Голландии, страстный меломан, сияли нарядами фрейлины… А на сцене царили Он и Она, Полина и Тургенев, смотрели друг на друга, пели, произносили монологи, снова и снова, устами своих героев, признаваясь друг другу в своей неиссякающей любви… Иван Сергеевич смотрел в эти полные жизни, сияющие черные глаза, которые светили ему ярче солнца — всю жизнь светили, всю жизнь освещали! — и думал: как же странно, что его — судя по его книгам! — считают непревзойденным знатоком женщин, ловеласом, а ведь он всю жизнь любит только одну женщину. Говорят: он-де показал нам, что такое русская женщина, какие сокровища таятся в ее сердце и уме. Но ведь он, Тургенев, описывал всегда только Полину, одну ее, он пытался именно этот экзотический цветок пересадить на любимую русскую почву! А что до знания женщин… Он знал только Полину, и этого ему было вполне довольно.

Как-то раз литературный критик Н. Страхов, который Тургенева недолюбливал, язвительно заметил, что во всех его романах один молодой человек хочет — и никак не может жениться на одной молодой женщине. Ну да, это так: ведь Тургенев всю жизнь любил одну женщину и не мог жениться на ней.

«Я очень хорошо понимаю, что мое постоянное пребывание за границей вредит моей литературной деятельности, — писал он Я. Полонскому, не без кокетливости писал, ибо Тургенев оставался Тургеневым, где бы он ни был: за границей, в России, у черта на куличках… ну невозможно перестать быть Тургеневым! — да так вредит, что, пожалуй, и совсем ее уничтожит: но и этого изменить нельзя. Так как я — в течение моей сочинительской карьеры — никогда не отправлялся от идей, а всегда от образов … то при более и более оказывающемся недостатке образов музе моей не с чего будет писать свои картинки. Тогда я — кисть под замок — и смотреть, как другие подвизаются».

Он писал — образы, но видел перед собой только один-единственный образ. Она, всегда и везде она.

Когда-то, в споре с Н. Некрасовым, избегавшим аристократического общества, Тургенев сказал:

— Одного таланта мало. Талант надо шлифовать. И без светских женщин тут никак не обойтись. А ты ведь понятия не имеешь о светских женщинах, они одни только могут вдохновлять поэта. Почему Пушкин и Лермонтов так много писали? Потому что постоянно вращались в обществе светских женщин. Сам я испытал, как много значит изящная обстановка для женщины и для нас — писателей. Сколько раз мне казалось, что я до безумия влюблен в женщину, но вдруг от ее платья пахне?т кухонным чадом — и вся иллюзия пропала. А в салоне светской женщины ничто не нарушит твое поэтическое настроение, от каждого грациозного движения светской женщины ты вдыхаешь тончайший аромат… вокруг все дышит изяществом…

Он был помешан на красоте. И Полина об этом знала. Знала, что всегда, со времен первой влюбленности, лицо ее казалось Тургеневу таким совершенством красоты, что он не хотел бы изменить ни единой точки. И она хотела, чтобы это восприятие сохранилось навсегда.

О, умная женщина много может способствовать этому!

Любимый мужчина не только не мог увидеть Полину непричесанной и в заношенном капоте (к слову, она ненавидела старые вещи — при всей своей бережливости). Он даже не знал, что ее пение — это тяжелый труд. То есть знал, конечно… однако, видя ее всегда счастливое лицо, думал, что ошибается, что она, его красавица, поет как птица — от природы.

Какое счастье, что он по-прежнему видит в ней только совершенство. Какое счастье, что они вместе, что пока хватает денег вести эту великолепную, роскошную, расточительную жизнь, что от ее платья никогда не могло пахну?ть кухонным чадом!

Но время идет, идет, и многие источники, казавшиеся бездонными, рано или поздно иссякают…

Дядя, которому Иван Сергеевич с безоглядной доверчивостью поручил управление Спасским, разорил его, пустив в ход неосторожно подписанный Тургеневым вексель. Чтобы спасти Спасское, пришлось заложить дом в Бадене. Оперетты Полины не имели успеха — того, которого от них ждали, и как-то раз, играя султана Зулуфа в оперетте «Слишком много жен», Иван Сергеевич уловил легкую, но тем не менее презрительную усмешку на губах кронпринцессы.

«Что-то во мне дрогнуло, — напишет он своему другу, немецкому поэту Людвигу Пичу, — даже при моем слабом уважении к собственной персоне, мне представилось, что дело зашло уж слишком далеко. При всем том — спектакли эти были чем-то хорошим и прелестным!»