Читать книгу - "По ту сторону - Виктор Павлович Кин"

class="p">Чита, 10/XII-21

Эти два последних дня я чувствую себя скверно, вернее — я даже болею. Но хуже всего то, что у меня отвратительное состояние духа. Это происходит оттого, что я задумываюсь о своем положении, не о теперешнем, а о своем положении вообще. В моей личной жизни есть одно событие, как ножом разрезающее ее на два периода. Это — фронт. До фронта я много читал, думал, спорил, но, в общем, ничего не делал. На фронте и после фронта я меньше читал, меньше думал, но зато много делал в области практической работы. Одинаково плохо и то и другое. Для первого кризис был фронт. Для второго должен быть, я это чувствую. Больше того, частично он уже был.

В Союз я вступил политическим невеждой. Сейчас, через три года, я еще недоросль — обрывки знаний, практических сведений и большой запас веры в социальную революцию еще нельзя назвать марксизмом.

(Позднее — Нерчинск 20.XII. На этой записи, сделанной карандашом, в углу, как резолюция, чернилами написано следующее: "Одно из тех колебаний, которые у меня бывают довольно редко. Все это — чушь. Борьба дает больше, чем учеба. Я учусь лучшему и большему, что мне может дать современность, революции".)

Молчание — путь для дурака казаться умным, для умного — прослыть дураком.

Нерчинск, 24/XI1-21

Чаще ставь свою жизнь на карту: только тогда узнаешь ее действительную цену и ценность.

Нерчинск, 29/XI1-21

В Забайк. Обл. Ком. РКСМ

от секретаря Нерчинского укома

В. Суровикина

Заявление

В связи с семеновскими победами в Нерчинске организуются два партизанских отряда. Прошу Об-лком отпустить меня в отряд и прислать мне заместителя.

В. Суровикин

В Амурский Облком РКСМ

от секретаря Бочкаревского Укома РКСМ

Заявление

Прошу Облком снять меня с работы и отправить на фронт в случае, если Япония объявит войну. Заместителем останется Власов.

В. Суровикин

Никольск-Уссурийский

Участь моя решена. Я направляюсь в Кондратеевку в райбюро, оттуда в Никольск, а затем, если Ипполит вызовет, — во Владивосток.

Никогда, кажется, мои мечты не оправдывались в такой полноте и близости, как сейчас. Соблазнительные образы подпольной работы буквально не давали мне покоя.

Ежедневно утром приходит Виктор и еще более возбуждает меня своими рассказами. Виктор очень характерный парень. Длинноногий, длинноволосый, с носом, распухшим сверх всякого приличия, он входит в комнату и в несколько минут ставит ее вверх дном.

Он очень любит неожиданные эффекты и категорические заявления. Говорит отрывисто.

Сейчас он ничего не делает.

Утром он является, спорит или ругается со мной или с Глебом, начинается возня, и мрачный Антон материт и проклинает нас своим хриплым голосом.

"Вы выйдете из Анучино, — объясняет мне Виктор мою дорогу, — пройдете Новую Варваровку, ночуете и Старой Варваровке. Утром идете на заставу (она на корейских фанзах), а оттуда — через тайгу на Кленовку. По тайге 45 верст. 46 переправ — вброд. В тайге много тигров — смотрите в оба!"

"Тигра — что, это ничего, — вставляет реплику наш хозяин, толстый, патриархального вида старик. — А вот двуногие тигры — это хуже!"

"О да! — подхватывает Виктор. — На Кленовской тропе много перебили народу. Начальника корейского отряда… залпом. Врача убили…"

Эти рассказы приводят меня буквально в экстаз.

Вечером, ложась спать, Антон рассказал мне одну историю.

Трое наших ребят шли вечером по дороге. Дело было в Приханкайском крае, в местности, часто посещаемой и партизанами и каппелями.

Внезапно они видят двух всадников. Двое из них бросаются в кусты, один, растерявшись, остался на дороге.

Всадники захватили его. На другой день он был найден зарубленный шашками на берегу реки.

Оказалось впоследствии, что всадники были партизаны и убили его потому, что тот, не веря им, молчал на все расспросы.

12-го я ушел из Анучино.

Я пожал руку Антону и Ногайцеву и двинулся в путь, одушевленный мыслью о тиграх, медведях и 46 переправах.

Но…

Пройдя Новую Варваровку, я начал приходить к выводу, что на мне, во-первых, не улы, а сапоги, и, во-вторых, не китайские, а испанские, имевшие широкое употребление в доброе старое время в обиходе испанской инквизиции. Несмотря на все мое уважение к старине, я начал морщиться и стонать, сопровождая каждый свой шаг ругательствами и проклятиями, которые шокировали бы даже флегматичную лошадь Антона.

С самыми мрачными мыслями я вошел в Старую Варваровку, проклиная все облбюро в целом и каждого по отдельности за то, что ими был упущен случай достать мне ичиги.

Когда я снял улы, я ужаснулся. Портянки были в крови, ноги в ранах, а большой ноготь левой ноги стремился к сепаратизму, как сказал бы Глеб…

Из Старой Варваровки я вышел с рассветом.

Грудастая баба напоила меня молоком (не подумайте дурного: из кувшина). Свежий воздух и красоты природы настроили меня на самый бесшабашный лад. Ноги были приведены в относительный порядок, и китайские улы не слишком проявляли свои национальные особенности.

Шел я долго. На начерченном Виктором плане значилось, что я встречу заставу. Я наивно полагал, что на обязанностях заставы лежит встречать всех проходящих. Позднее я убедился, что нужно обладать исключительными способностями, чтобы разыскивать здешние заставы.

Повторяю, шел долго — верст восемь.

Внезапно дорогу пересекает река.

Решив, что это первая из 46 переправ, я храбро влезаю в воду, мокну по пояс и направляюсь дальше, орошая дорогу обильными потоками воды. Несмотря на прелесть новизны, нахожу, что ощущение отвратительное.

По дороге встречаю корейцев.

— Эта дорога идет в Кленовку?

Утвердительно кивают головами.

— Далеко до заставы?

К моему ужасу, объясняют, что заставы здесь нет, а дальше будет русская деревня — Виноградовка.

Волосы заерзали у меня на голове.

— Так это дорога на Сучан?!

Радостные кивки головами.

Я разражаюсь проклятиями.

— Клинока — туда ходи!

Опять лезу в реку, решая, что у меня будет 48 переправ.

Снова встречаю фанзу. На циновке лежит кореец и курит.

— Где дорога на Кленовку?

— Я снай! — улыбается кореец.

— Эта дорога на Кленовку?

Улыбка еще шире.

— Я снай!

— Да черт возьми! Кленовка — куда ходи?

Очевидно, он понял.

— Клинока — туда ходи!

Коричневая рука описывает в воздухе полукруг в 90 градусов.

Чувствуя, что мои симпатии к азиатам подвергаются слишком сильным испытаниям, я повертываюсь и иду наугад обратно.

Что мне делать? Солнце уже высоко, прогулка в 16 верст порядком утомила меня, а впереди еще 35 верст по тайге!

Наконец встречаю русского парня. Оказывается, заставу я прошел давным-давно.

— Ты один идешь?

— Один. А что?

— А не боишься — тигра задавит?

Я внушительно кашляю и принимаю