Читать книгу - "Взлеты и падения великих держав - Пол Кеннеди"

География и финансы —, рассмотренные ранее два основных фактора — заставили английское и французское правительства наконец уладить свои разногласия в рамках Ахенского мирного договора (1748). К этому времени голландцы находились во власти французской армии, но могло ли это компенсировать потери, понесенные из-за жесткой морской торговой блокады и утраты основных колоний? И наоборот, какая польза была от захвата англичанами Дуйсбурга на реке Святого Лаврентия и морских побед Ансона и Хоука, если Франция завоевала исторические Нидерланды? В результате дипломатических переговоров все вернулось на довоенные позиции сторон, за одним большим исключением — захваченной Фридрихом Великим Силезии. Ахенский мир даже в свое время, не говоря уже о ретроспективном плане, представлялся скорее временным перемирием, чем долгосрочным соглашением. В итоге Мария Терезия мечтала отомстить Пруссии, Франция задумалась о том, как достичь военного превосходства не только на континенте, но и за океаном, а в Великобритании размышляли, что в следующий раз разгромить врага на континенте можно будет с таким же успехом, как на море и в колониях.

В североамериканских колониях, где в начале 1750-х годов происходили постоянные столкновения британских и французских поселенцев (и те и другие пользовались поддержкой индейцев и местных военных гарнизонов), казалось, даже словом таким — «перемирие» — не умели пользоваться. Правительства государств были практически не способны управлять силами, вовлеченными в конфликт, в большей степени из-за «патриотически настроенных лоббистов» в каждой из стран, которые требовали поддержки колонистов и разделяли идею о том, что надвигается большая битва — не только в долине Огайо и Миссисипи, но и в Канаде, Карибском море, Индии да и во всем остальном мире за пределами Европы^{184}. Глядя на тог как каждая из сторон направляет за границу все новые и новые подкрепления и усиливает свой военно-морской флот, в 1755 году и другие государства начали готовиться к новому англо-французскому конфликту. Для Испании и Соединенных провинций, которые теперь явно находились во «второй лиге» и опасались оказаться между двумя монстрами, как между молотом и наковальней, единственным решением в этой ситуации было сохранять нейтралитет, несмотря на связанные с этим трудности, в частности для голландских торговцев^{185}.

Вместе с тем восточно-европейские монархии — Австрия, Пруссия и Россия — в 1750-х годах не могли остаться в стороне от войны между англичанами и французами. Во-первых, несмотря на то что часть французов делала ставку на войну на море и в колониях, преобладающим в Париже было мнение о нападении на Великобританию через Ганновер, стратегическую ахиллесову пяту островного государства. Хотя это не только встревожило бы германские государства, но и заставило бы британцев искать и субсидировать союзников для сдерживания французов на континенте. Во-вторых, что более важно, австрийцы были настроены отвоевать у Пруссии Силезию, а русские при Елизавете ждали удобного момента, чтобы наказать грубого, амбициозного Фридриха. У всех этих государств имелись большие армии (у Пруссии более чем 150 тыс. человек, у Австрии почти 200 тыс., у России около 330 тыс.), и каждое из них искало удобный случай для нападения, но все они нуждались в дополнительных субсидиях с Запада, чтобы не сокращать численность своих армий. И наконец, было вполне логично, что если бы один из этих восточных конкурентов нашел «партнера» в лице Парижа или Лондона, то другие присоединились бы к противной стороне.

Таким образом, известная «дипломатическая революция» 1756 года со стратегической точки зрения казалась просто перетасовкой карт. Франция похоронила свои давние разногласия с Габсбургами и присоединилась к Австрии и России в их кампании против Пруссии, в то время как Берлин занял место Вены в качестве континентального союзника Лондона. На первый взгляд, франко-австро-русская коалиция выглядела мощнее. Она была намного сильнее в военном отношении, и уже к 1757 году Фридрих потерял все ранее завоеванные им территории, а англо-германская армия герцога Камберлендского сдалась, поставив под сомнение будущее Ганновера и самой Пруссии. Менорка пала под напором французов. На более отдаленных театрах военных действий Франция и ее союзники также добились значительных успехов. Пересмотр положений Утрехского мирного договора (в случае с Австрией — Ахенского) теперь был более чем возможен.

Но этого не произошло по той простой причине, что англо-прусский союз сохранил свои ведущие позиции в таких важнейших направлениях, как политическое лидерство, финансовое могущество, а также военный опыт, знания и оснащенность армии и флота^{186}. Без сомнений, именно благодаря усилиям и умелому руководству Фридриха Пруссия достигла столь блестящих побед на полях битвы. Но все лавры, скорее всего, достались Уильяму Питту-старшему, который не являлся абсолютным монархом, а был одним из политиков, которому пришлось манипулировать обидчивыми и ревнивыми коллегами, изменчивой общественностью, а затем и новым королем и одновременно эффективно претворять в жизнь свою глобальную стратегию. Мерой эффективности не могло быть просто количество захваченных сахарных островов или свергнутых в Индии набобов, которых поддерживала Франция, потому что все эти колониальные достижения, безусловно, имели бы ценность, но временную, если бы противник занял Ганновер и уничтожил Пруссию. Для решительной победы, как со временем понял Питт, правильнее было бы использовать не только ставшую уже традиционной «морскую» стратегию, но и «континентальную», предоставляя значительные субсидии как для собственной армии Фридриха, так и для оплаты большой «наблюдательной армии» в Германии для защиты Ганновера и сдерживания французов.

Но такая политика, в свою очередь, сильно зависела от наличия достаточного количества ресурсов для того, чтобы пережить тяжелое военное время. Фридрих и его налоговые чиновники использовали малейшую возможность, чтобы пополнить казну Пруссии, но ресурсная база страны буквально меркла в сравнении с английской. В разгар войны флот Великобритании насчитывал 120 с лишним линейных кораблей, а ее армия — более 200 тыс. солдат (включая германских наемников), и кроме их содержания стране также приходилось активно поддерживать финансами и Пруссию. В итоге Семилетняя война обошлась британской казне более чем в £160 млн., из которых £60 млн. (37%) были заняты на различных денежных рынках. И хотя столь значительный рост госдолга все же начал беспокоить коллег Питта и самому ему стоил кресла в октябре 1761 года, объем внешней торговли страны, а вместе с ним и таможенные отчисления увеличивались, что не могло не сказаться положительно на благосостоянии Великобритании. Это отличный образец преобразования прибыли в могущество и использования британского превосходства на море (например, в Вест-Индии) для повышения национального благосостояния. Вот как звучал наказ английскому послу в Пруссии: «Мы должны быть прежде всего коммерсантами, а уже потом солдатами… торговля и военно-морские силы зависят друг от друга, и… благосостояние состоятельных граждан, являющихся истинными ресурсами этой страны, зависит от того, как идут дела в коммерции»^{187}. В отличие от Великобритании, экономика других воюющих стран сильно пострадала во время этого противостояния, и даже во Франции министр Шуазель должен был с сожалением признать, что в нынешнем состоянии Европы колонии, торговля, а в итоге и положение на море должны определять баланс сил на континенте и что Австрия, Россия и Пруссия — это все же государства второго порядка, так как все они не могут начать войну, не получив соответствующее финансирование со стороны коммерчески успешных держав^{188}.