Читать книгу - "На фланге линии Маннергейма. Битва за Тайпале - Кирилл Якимович"

Эта война становилась особенной еще и потому, что здесь не было многочисленных военных преступлений и не было массовой гибели гражданского населения. Да, существуют отчеты о «художествах» финнов в окруженных частях РККА в Карелии, равно как и сводки о жертвах среди горожан финских населенных пунктов после советских авианалетов. И будучи в бою, противники не жалели сил и средств, чтобы выполнить поставленную задачу, а это значило убивать и убивать…

Но когда жар сражения остывал и солдаты враждующих сторон опять располагались друг от друга на пусть и незначительном, но расстоянии, ожесточение и злоба в людских сердцах опять уступала место обычному человеческому состраданию. Плотная стена атакующего противника, воспринимаемая как единое целое, распадается на отдельных людей, к которым применимо сочувствие.

В период январского передыха наблюдатели с обеих сторон фронта пристально вглядывались в нейтральную полосу, чтобы засечь любое движение противника. Если с советской стороны дозорный видел значительное число перебегающих финнов, он тут же вызывал огонь артиллерии или пулеметов в означенный район.

Но иногда поведение неприятельской стороны обескураживало наблюдателей своей нетипичностью.

Вообще, любое перемещение в стане врага скрупулезно протоколировалось в разведсводках и в журналах боевых действий советских частей. Тем более что финны старались не высовываться и не дразнить противника. В один из морозных январских дней мерзнущие красноармейцы с удивлением увидели, как из траншеи противника, нисколько не скрываясь и положив винтовку на бруствер в советскую сторону, задумчиво смотрит финский пехотинец. В дневной записи 222-го стрелкового полка завершение этой необычной истории звучит так: «Финна пригласили во второй батальон. Не пошел, после чего был обстрелян пулеметным огнем и скрылся»^[63].

Другая, более печальная история произошла в одну из ночей затишья между первой и второй «адскими неделями». В болотной канаве, одновременно ставшей окопом второй позиции Теренттиля, солдаты из батальона майора Лиеска находились на боевом дежурстве. Ночь была на удивление тихой и морозной. Морозной до такой степени, что к утру столбик термометра упал до -30 °C. Холодный блеск звезд затмевал только яркий месяц да осветительные ракеты, с шипением очерчивающие полукруг по черному небу и гаснущие на полпути к заснеженной земле. Солдаты почти не разговаривали — русские позиции были в нескольких десятках метрах от них, и временами они чувствовали запах махорки, достигавший их траншеи с легким ночным ветерком, от которого становилось еще холодней и тоскливей.

Внезапно из темноты «ничейной» земли до них донеслись слабые стоны. Они прислушались. Стоны усилились, и они смогли различить невнятную речь на русском языке, из которой они понимали только одно слово: «Сталин». Вероятно, это был один из несчастных бойцов Красной армии, участвовавший в последней атаке. Раненый в бою и потерявший сознание, сейчас он очнулся посреди ночи и начал бредить.

Прошло достаточно времени, но стоны и повторяющееся слово «Сталин» не только не прекратились, но еще и усилились. Теперь уже не надо было прислушиваться, чтобы их различить. Одинокий жалобный голос, раздающийся с перепаханного снарядами и обильно политого кровью мерзлого болота, резал слух и вызывал нестерпимую жалость в казалось бы очерствевших душах защитников Тайпале.

Стоны скоро перешли почти в крик. Один из пулеметчиков шепотом предложил выпустить очередь в направлении голоса, чтобы прекратить мучения неизвестного вражеского солдата. Однако его напарники возразили ему, и договорились, что если с русской стороны к кричащему будет пытаться подползти помощь, они не будут стрелять. Было очевидно, что крики хорошо слышны не только на финских, но и на советских позициях.

И действительно, через какое-то время впереди послышалось движение.

Осторожно выглянув из своего импровизированного укрытия, финские пехотинцы заметили в ночном сумраке две фигуры, ползущие к одной из воронок у растерзанных остатков заграждений из колючей проволоки. Пистолетный выстрел сухо разорвал морозную ночь, и под февральским небом Сурмансуо воцарилась тишина. И только закутанные до ушей дозорные всматривались в ночную мглу…

Вероятно, раненый красноармеец был безнадежен. В противном же случае однополчане попытались бы его вытащить, как бывало не раз и описывалось в боевых донесениях.

Похожий случай, хотя и с более счастливым концом, произошел с финским солдатом Арни Нити, прибывшим на Тайпале в составе пополнения в середине февраля 1940 года. Будучи подносчиком патронов, он был прошит очередью из советского пулемета и в момент отступления своих был в бессознательном состоянии оставлен в одной из воронок на «гиблом болоте». Когда он открыл глаза, над ним склонились два вражеских солдата, у которых еще не прошел пыл ожесточения сражения. Обычно в момент боя атакующие обеих сторон, не задумываясь, стреляли в попадавшихся по пути бойцов противника и продолжали атаку. Поэтому Арни закрыл глаза, ожидая последнего выстрела. Однако ему повезло.

Красноармейцы с выражением нескрываемого любопытства на грязных лицах спрыгнули в воронку, быстро обыскали его самого и содержимое его вещмешка и торопливо выкинули в соседнюю яму найденные там гранаты, а заодно с ними вещи и продукты. Потом, откуда ни возьмись, появились носилки, и солдаты потащили его к своим позициям, проходившим по южному краю болота. Пришел врач, который поцокал языком, сказал пару фраз ни слова не понимающему по-русски финскому парню, разрезал его куртку и накрепко перевязал.

Арни потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил себя уже в Метсяпиртти, в полевом госпитале. Его накормили горячей пищей и даже влили в него стакан водки. Смерть отступила.

После того как его переправили в советский тыл, рядовой Нити покочевал по советским госпиталям, побывав в Рауту, Сиркиянсаари и в Ленинграде. В конце концов он очутился в лагере для военнопленных в глубине России, откуда с сотней своих земляков благополучно вернулся на родину в мае сорокового года.

Плен — это всегда сильное потрясение, страх за свою жизнь и глубокое унижение. Конечно, если речь не идет о добровольном переходе на сторону врага. Судьба плененного полностью находится во власти его противника и порой совсем не зависит от его поведения. Пленный может рассказать на допросе все, что знает, чтобы потом быть расстрелянным просто из-за того, что у захвативших его солдат нет ни дополнительного пайка для него, ни возможности отправить его в свой тыл.

Проблема отсутствия достаточного количества пленных (а следовательно, информации о противоборствующем войске) вынуждала советскую сторону относиться к каждому захваченному военнослужащему противника с большим вниманием. Конечно, бывали досадные случаи, когда добыча ускользала из рук, как, например, в случае с захватом окопов у болота Теренттилянсуо. Притворившийся мертвым финский солдат открыл огонь по находившимся в траншее красноармейцам 222-го полка. Недолго думая, его закололи штыками, о чем потом с нотками извинения и доложили своим командирам. Дескать, выхода другого не было…