Читать книгу - "Азеф - Валерий Шубинский"

Группа приступила к «наблюдениям». Шпайзман продавал папиросы, Маня — цветы. Савинков и Зильберберг, почтенные люди, фланировали по Крещатику. Вскоре, однако, Савинков обнаружил, что Арон и Маня уклоняются от своей «работы». После разбирательств выяснилось: Арон сообразил, что его любимая может погибнуть, и решил саботировать теракт. (Как-то не по-эсеровски человечно. К сожалению, этой человечности хватило ненадолго: полгода спустя, в январе 1906 года Арон и Маня ранили черниговского вице-губернатора Хвостова. Арона повесили, Маню сослали на каторгу.)

Кончилось все тем, что сам Азеф, появившийся в июне 1905 года в Киеве, распорядился ликвидировать «дело на Клейгельса» за бесперспективностью.

Пока Савинков работал в Киеве, у Азефа были другие дела.

Еще 9 февраля 1905 года он писал Ратаеву из Женевы:

«Здесь Циллиакус. Он занимается доставкой оружия различным рев. организациям. Приехал сюда с вопросом, не надо ли партии СР. Может доставить до 2000 револьверов потому, что теперь время выступить революционным массам»^[162].

В последующие месяцы эта тема еще несколько раз мелькала в донесениях Раскина (Виноградова). Так, 8 апреля он писал: «Zilliacus имеет сношения с японским посольством и доставил большие суммы финляндцам и полякам…»

Как всегда, Азеф сообщал намного меньше, чем знал. И чем больше он узнавал, чем глубже погружался в предмет — тем реже и лаконичнее становились его сообщения.

Источник денег был указан, разумеется, правильно. Как мы уже отмечали, всю бурную организационную деятельность в кругу русской эмиграции Циллиакус (для русских — Соков) вел на средства императора Мицухито. Непосредственно проект курировал полковник Мотодзиро Акаси, атташе японского посольства в Стокгольме. Бюджет его подрывной миссии составлял около миллиона иен (50 миллионов нынешних долларов).

Собственно говоря, к лету эта миссия отчасти уже утратила свой смысл: после Цусимского сражения 27–28 мая исход войны и так уже был предрешен. Но деньги выделены, их надо было истратить. К тому же японская императорская армия устала, сил для дальнейших побед не было, а внутреннее состояние России могло повлиять на позицию российской делегации на мирных переговорах в Портсмуте, которые готовились с апреля и начались 9 августа.

Итак, речь шла о беспрецедентной закупке оружия. В обшей сложности — о 25 тысячах винтовок (это не считая уже упомянутых двух тысяч револьверов и, конечно, несметного количества патронов). В том числе 16 тысяч ружей предполагалось отправить в Финляндию, откуда три четверти из них, 12 тысяч, должны были переправить в Петербург — для вооруженного восстания.

И вот где-то в мае Азеф, отправив Савинкова и компанию в Киев, сам едет в Лондон для участия в переговорах о поставках оружия и его «сдаче-приемке» в Петербурге. На сей раз военное дело — в его руках. Однако речь идет не о терроре, а о том, что́ никогда руководителю БО не нравилось: о массовом народном восстании.

В переговорах, которые велись на квартире у Николая Васильевича Чайковского, ветерана-народника, масона и будущего деятеля Белого движения, участвовали не только эсеры и финские националисты, но и «освобожденцы». Они по-прежнему были противниками насилия, но собирались воспользоваться восстанием для выдвижения политических требований. Язвительная формула: «сдавайтесь или он будет стрелять!» — очень точно передает отношения кадетов, эсеров и царского правительства. «Он» — это именно Азеф, который в данном случае оказался в сложном положении: отдавать переговоры в чужие руки не хотелось (вместе с контролем над потоками оружия ускользало влияние в партии), напрямую выдавать проект полиции было немыслимо (это означало откровенно подставиться), а косвенными сведениями охранка пользоваться не умела, это Азеф уже понял. (У Ратаева, кстати, были сведения об оружейном проекте Циллиакуса не только от Азефа, но и от известного авантюриста-контрразведчика И. Ф. Манасевича-Мануйлова; и тем не менее российские власти не дали делу хода… Ну какой смысл работать на таких людей, спрашивается?)

Как же Азефу уклониться от несвойственной ему роли народного вождя?

Найдено было блестящее решение. Азеф предложил ввести в группу переговорщиков Гапона.

Аргументация выглядела убедительно. Гапон вывел на улицы столицы 150 тысяч человек. В его «Собрании…» состояло 15 тысяч. Его сподвижники остались в Петербурге, он с ними переписывается. Неужто он не наберет достаточно народу, чтобы продержаться несколько дней? А уж дальше все пойдет само собой. Петербургское восстание станет фитилем, от которого воспламенится вся Россия, как воспламенилась от событий 9 января.

А эсеры? Эсеры помогут! И во главе них в Петербурге встанет, кстати, лучший друг Гапона. В мае 1905 года в Петербург из Женевы отправился Петр Рутенберг, «Мартын», который должен был возглавить тамошний боевой комитет. (Что-то к тому времени уже было готово: устроены, например, квартиры для хранения оружия.)

Гапон, в чьем характере хитрость и расчетливость удивительно сочетались с авантюрной лихостью и детским тщеславием, а оппортунизм — с идеализмом, воспринял этот план совершенно серьезно. Как язвительно вспоминал Циллиакус: «Все его предложения… имели ту особенность, что они ни в какой степени не считались с практической выполнимостью и все без исключения клонились к тому, чтобы выдвигать на первый план собственную фигуру Гапона». Тактического смысла восстания он не понимал и всерьез готовился к захвату власти, а там… «Чем династия Готторпов лучше династии Гапонов?» — говаривал, войдя в раж, Георгий Аполлонович своим приятелям.

Найдя себе дублера, Азеф поспешил «выйти из дела». Он убедил Ратаева, что важнейшие дела, связанные с транспортировкой оружия, замышляются на Балканах, и предложил отправить его туда. Разговоры об этой поездке шли еще с марта. Судя по всему, для Азефа визит в Болгарию был удобной ширмой, позволявшей «на обратном пути» совершить поездку в Россию. На деле в Софии Азеф появляется примерно 31 мая (12 июня). Товарищам по партии он объяснил свое исчезновение тем, что заметил за собой слежку. Это было его обычное объяснение — но оно работало; вопросов никто не задавал.

История с оружием тем временем развивалась так.

В разгар переговоров о них прослышали (от своих финских друзей) большевики. Ленин без большого труда разговорил за кружкой пива вернувшегося в Женеву Гапона. Тот согласился вновь отправиться в Лондон с «товарищем Германом» (Н. Е. Бурениным) — членом большевистской Боевой технической группы. В итоге и эсдеков взяли в долю. Это было во второй половине июля. Но ленинцы хотели всё. Поэтому они (с помощью Горького) настойчиво обрабатывали Гапона, убеждая его вступить в РСДРП вместе со всеми своими людьми. Буренин уже был в Петербурге и убедился, что в отсутствие Гапона его организация находится в полном анабиозе, так что воспользоваться гапоновцами даже как «пехотой» едва ли выйдет. А вот увести с их помощью у эсеров деньги и оружие…^[163]