Читать книгу - "На парусниках «Надежда» и «Нева» в Японию. Первое кругосветное плаванье российского флота - Иван Крузенштерн"

Японцы в традиционных костюмах. Гравюра 1810 года

На дороге к городу были многие ворота в недальнем одни от других расстоянии, которые не только что запирались, но и при каждых находился всегдашний караул. В последнее время нашего пребывания двое первых ворот оставляли незапертыми, но часовые никогда не отходили от оных. Приезжавших с корабля на берег пересчитывали каждый раз, и шлюпка не могла возвращаться с берега, пока не было на ней опять числа людей, равного прежнему. Если кто из офицеров корабля хотел ночевать в Мегасаки, то один из живших на берегу должен был вместо него ехать на корабль: равномерно, когда офицер, принадлежавший к свите посланника, оставался ночевать на корабле, тогда надобно было вместо него послать на берег одного из матросов. Число живших в Мегасаки не могло ни увеличиться, ни уменьшиться. При сем не смотрели на чин, но наблюдали строго одно только число людей.

План залива Нагасаки, составленный Крузенштерном

Все гребные суда наши требовали починки. Мне хотелось сделать на баркасе своем палубу и обшить ее медью. Почему и просил я о месте на берегу для произведения сей работы. Японцы в том не отказали, но отведенное ими место было так близко к морю, что во время полных вод работа останавливалась. Они огородили его, так же как и Кибач, забором. Две лодки стояли всегда перед оным на карауле, когда находились там наши плотники. Ни одному из них не позволяли выходить ни на шаг из ограды. В месте для обсерватории отказали и сим образом не допустили нас с точностью наблюдать небесные светила, хотя заборы до них и не досязали^[83]. В Кибаче не позволяли никогда оставаться ночью, следовательно, и нельзя было установить там никакого астрономического инструмента, и потому мы должны были довольствоваться одними наблюдениями лунных расстояний и соответствующих высот.

Окончив все мои жалобы на поступки недоверчивых к нам японцев, справедливость обязывает меня не умолчать и о том, что все мои требования, в рассуждении материалов, нужных для починки корабля, исполняемы были с точностью. Провизию доставляли не только с чрезвычайною поспешностью, но и всегда самую лучшую и притом каждый раз точно требуемое мною количество. Перед отходом нашим, кроме императорского служителям нашим подарка, о коем сказано будет ниже, дали нам 200 пудов сухарей и всякой другой провизии на два месяца, но купить за деньги ничего не позволили.

Теперь обращаюсь я к происшествиям, случившимся с нами со времени прибытия до нашего отхода.

И.Ф. Крузенштерн (слева) и Н.П. Резанов (в центре). С японской гравюры

В конце предыдущей главы мною упомянуто, что мы, быв сопровождаемы японским судном, пошли к заливу Нагасаки 8 октября в 4 часа пополудни. В половине шестого стали на якорь при входе в оный. Сего же еще вечера в 10 часов прибыли к нам из Нагасаки многие чиновники от японцев, баниосами называемые. Не дождавшись приглашения, тотчас пошли они в каюту и сели на диване. Слуги их поставили перед каждым по фонарю, по ящику с трубками и небольшую жаровню, которая нужна по причине беспрестанного их курения и столь малых трубок, что не более четырех или пяти раз только курнуть можно. Сопровождавшие сих знатных господ составляли около 20 человек, между коими находилось несколько толмачей. Сии расспрашивали нас с великою точностью о плавании нашем от Кронштадта, наипаче же любопытствовали узнать, каким путем мы плыли к ним, проливом ли Корейским, или по восточную сторону японских берегов? Услышав, что мы пришли к ним путем последним, казались быть довольными, потому что они весьма беспокоятся, чтобы европейцы не ходили Корейским проливом, как то мы узнали при отходе нашем из Японии.

Главный толмач Скейзима показал при сем случае некоторые географические познания, по крайней мере таковые, каковых мы не ожидали, например, он знал очень хорошо, что остров Тенериф принадлежит к островам Канарским, а остров Св. Екатерины – к Бразилии. Впрочем, как он, так и его сотоварищи изъявили после крайнее невежество в географии своего государства, но, может быть, сие с их стороны было притворно, дабы не сообщить нам о том сведений. Более всего показалось им странным и невероятным то, что плавание наше из Камчатки продолжалось только один месяц. Баниосы привезли с собою обергофта или директора Голландской фактории, господина Дуфа; но с лишком час прошло времени, пока позволили ему на корабль взойти.

Вид берега около Нагасаки. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”

В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау

Вошедши в каюту со своим секретарем, двумя начальниками бывших здесь голландских кораблей и неким бароном Пабстом, должны они были все стоять перед баниосами несколько минут, наклонившись низко, к чему дано было им через толмачей следующее повеление «Myn Heer Oberhoeft! Complement bevor de opper Banios», то есть «господин обергофт, кланяйтесь перед баниосами». На сие покорное и унижительное приветствие не отвечали им ни малейшим знаком. Наружное изъявление покорности голландцами неодинаково с оказываемым природными японцами. Сии последние должны повергаться на землю и, простершись, касаться оной головою; сверх того, иногда вперед и взад ползать, смотря по тому, что начальник скажет подчиненному.

Повержение на землю для голландцев как ради узкого платья, так и негибкости тела не привыкших с младенчества к таким обрядам было бы крайне тягостно. Но чтобы, сколько возможно, сообразоваться с обычаями японцев, должен голландец наклоняться ниже, чем в пояс, и в таком положении находиться с распростертыми вниз руками столь долго, пока не получит позволения подняться, которого дожидается обыкновенно несколько минут. Наружные изъявления покорности, которые предлежат голландцам в Иеддо, должны много разнствовать от тех, коих мы были очевидцами. Они рассказывали нам сами, что перед отъездом в Иеддо всякий, принадлежащий к посольству, принужден бывает тому прежде научиться. Японцы не отваживались подвергнуть нас таковым уничижениям. Во второе посещение нас чиновниками, когда начал баниос говорить со мною, коснулся легонько один из толмачей рукою спины моей; но как я, оглянувшись, посмотрел на него с видом негодования, то они и не отваживались уже более на таковые покушения.