Читать книгу - "Слуги государевы. Курьер из Стамбула - Алексей Шкваров"

— Натаскайте несколько бочек воды к воротам. Думаю, что башкиры поджигать их будут, дабы в крепость ворваться. Тушить надо будет чем-то. Всем бабам и детям своим малым скажите — пусть в погреба прячутся. Сами берите вилы, косы, любое оружие, что имеете. И наблюдайте за башкирами со стороны Яика. Берег там крутой, но вдруг пешие полезут. Ну все, — закончил, — по местам тогда.

Работа закипела. Прапорщик Касторин занялся воротами, укреплял их подпорками бревенчатыми. Крестьяне носили воду и поливали дерево, чтоб горело хуже. Потом наносили еще несколько бочек воды про запас и удалились к своим. Казаки спрятали лошадей и, перемешавшись с солдатами, расположились на стенах, осматривая фузеи, проверяя ладунки, порох, заряды.

Веселовский с Лощилиным стояли рядом с пушками, наблюдая за подготовкой орудий к стрельбе и вдаль поглядывая. Ветерок степной свежий запахи нес новые, тревожные.

А там, вдали, чернело уже что-то неведомое.

— Башкирцы валят, — произнес казак. — Скоро начнется. Окропим траву степную кровушкой, — перекрестился.

Веселовский не ответил. Какие-то предчувствия не оставляли его. «Погибну, что ль?» — думалось, а в слух сказал:

— Ты, атаман, передай своим, чтоб порох берегли. Надобно огнем отбиться. В рукопашной нам не выстоять. Их вона сколько.

— Да кажный казак десятерых стоит, — возразил атаман.

— Согласен, только сколько их, мы не знаем. Сначала огнем отбиваться будем, положим поболе, ну а там, если мало им покажется, пойдем с Божьей помощью.

Башкиры приближались. Казалось, вся степь заполнилась всадниками в пестрых халатах, в шапках войлочных остроконечных. Хвосты и бунчуки развевались по ветру. Орда подошла шагов на триста и остановилась. Выжидали. В центре виднелся вожак в зеленом тюрбане. Это было видно и по уверенной посадке в седле, богатой одежде, но главное — по огромной густой черной бороде, что отличала его от остальных башкир.

— Карасакал, — кивнув на него, произнес Лощилин. — Сам сюда пожаловал. Черт чернобородый. Как же его выпустили…

Было видно, что он отдает какие-то распоряжения, и от окружающей его группы отделился всадник, направившись прямо к крепости.

— Не стрелять, — скомандовал Веселовский, — выслушаем, чего хотят.

Башкир подлетел прямо к воротам и закрутился на своей низкорослой косматой лошаденке:

— Эй, урус. Великий Карасакал кильган[21], отдай ему крепость. Жить будешь.

— Карасакал здесь, говорит. А в остальном врет, басурманин, — Лощилин сплюнул. — Казак самарский, что к нам доскакал, сказывал, они когда в крепость ворвались, всех порешили. Даже в плен не брали. Ни детей, ни баб. Им полонянки сейчас не нужны. Обуза одна. Им в степи уйти надобно. Потом свое набрать надеются. Набегами дикими, — и вниз крикнул:

— Передай, пес, своему хозяину, аур баш[22], что здесь гарнизона стоит российская и казаки донские. Мы крест целовали на верность Государыне нашей, а потому вас, бунтовщиков, один конец ждет — веревка. Урус-князь уже недалеко с войском, — показал Лощилин плеткой куда-то на север, — он придет, всех перевешает. А мы здесь пока отсидимся. Давай, сунься, — казак оскалился и засмеялся.

— Хорошо сказал, — Веселовский даже улыбнулся. — А про князя откуда знаешь?

— Да не знаю я ничего. Просто сказал, чтоб страха нагнать, — казак развел руками.

— Поган урус, шайтан, — все вертелся на коне башкир, горяча его плеткой. — Карасакал все сожжет, всех смерти предаст страшной. А твой Урус-князь далеко еще. Помочь не сможет. — Накричавшись, башкир понесся обратно.

— А у тебя, Лощилин, семья есть? — вдруг ни с того ни с сего спросил капитан.

— Не-а, — зевнул в ответ казак. — Все недосуг было. Все воюю. С малых лет со шведами, потом с калмыками, а то с ногаями, с турками, да с татарвой, а теперича с энтими.

— И никого не любил никогда?

Лощилин вдруг нахмурился. Головой покачал. Молвил не сразу:

— Была зазноба. Только давно очень. Даже, порой, не знаю, была аль нет. Всего-то день да ночь с ней знаком был. Только в душу запала она мне. Хоть и грех это.

— Почему грех-то? — не понял казака Веселовский.

— Да не нашенска она была. Не православная.

— Турчанка, што ль?

— Не-а. Чухонка. Давно это было, капитан. Со шведом мы тогда воевали, в землях чухонских. Встретил раз я девку… Ох, и хороша была. Статна, светловолоса, голубоглаза. Влюбился разом. Только сотня наша ушла из деревни и боле туда не возвращалась. А другой встретить Бог не сподобил, — вздохнул Лощилин и замолчал, отвернулся, бороду гладил ладонью широкой. Молчал и Веселовский. Удивлен был. «Вот ведь как бывает, и не подумал бы, что Лощилин-то суровый — и тот любил когда-то. Да видно, и до сих пор о том вспоминает».

— Готовятся, капитан, башкирцы, — атаман показал на степь плеткой, прерывая молчание.

— Вот и начнется сейчас, — задумчиво произнес Веселовский, отвлекаясь от своих мыслей. — Давай, Лощилин, к казакам, прими команду над всеми, прапорщик Касторин молод еще, растеряться может. Стрельба только залпами, шагов на сто, не более. Бить наверняка. Часть людей поставить на перезарядку фузей. Чтоб быстрее залпы получались.

— Хорошо, капитан, — казак, переваливаясь на кривых ногах, поспешил к своим.

Башкиры, получив отказ, постояли еще немного и, видимо, повинуясь общей команде, пошли на приступ. Лишь одна группа, человек пятьдесят, обступившая Карасакала, осталась на месте. В визге, пыли, топоте копыт неслась к крепости башкирская конница. Шагов за двести вдруг все остановились, вытягивая луки из-за спины.

— Пригнись, братцы, — раздался зычный голос Лощилина.

В воздухе запели стрелы. Урона почти не было. Все спрятались, и, просвистев в воздухе, стрелы воткнулись в дерево частокола или просто перелетели его, упав на пустынный крепостной двор. Еще несколько залпов убедили башкир, что вреда они русским не причиняют. Тогда орда взревела и снова бросилась вперед.

Ну вот и долгожданные сто шагов. Одновременный залп двух пушек, начиненных, кроме пороха, обрезками железа старого, да полусотни фузей произвел опустошительный урон среди башкир. Около сотни раненных и убитых повалились на землю, дико ржали кони, получившие свой заряд свинца. Башкиры закрутились на месте, что дало возможность перезарядить пушки и фузеи.

— Взводи курки. Прикладывайся. Пали! — раздавался звонкий голос прапорщика Касторина.

«Молодец, — подумал Веселовский, — неспужался».

Второй залп был еще страшнее первого. Оставляя павших, орда поскакала назад. Перед крепостью лежали людские и конские тела, ползали в стонах раненные, поднимая руки и моля о помощи. Вдогонку отступавшим прогремело в третий раз.