Читать книгу - "Император Юлиан - Гор Видал"

Приск: Макрина всегда была стервой. Мы все испытывали к ней омерзение, но терпели: как-никак племянница Проэресия!

Юлиан неточно описывает мою первую встречу с ним - во всяком случае, наши воспоминания не совпадают. К примеру, Юлиан утверждает, будто его охрана пришла раньше, чем я успел ответить Макрине. Дело обстояло совсем иначе: я тут же парировал, сказав, что за моим молчанием скрывается сострадание к умственной неполноценности собеседников, ибо не желаю ранить словом никого, даже ее. Все рассмеялись, и тогда-то и появились охранники.

Мне хотелось бы сохранить для истории мое первое впечатление о Юлиане. Он показался мне красивым юношей, широкоплечим, как все мужчины в его роду, с великолепной мускулатурой - это был дар природы, ибо в то время он редко занимался гимнастикой. У него было другое занятие - все свое время Юлиан тратил на нескончаемую болтовню. Григорий, который отмечает его неутихающее словоизвержение, не так уж далек от истины. Я и сам не раз спрашивал Юлиана: "Как же ты думаешь чему-нибудь научиться, если ни на минуту не умолкаешь?" В ответ он разражался каким-то возбужденным смехом и заявлял: "Но я могу слушать и говорить одновременно. Это мой природный дар!" Возможно, так оно и было: я всегда поражался, сколько знаний успевал Юлиан вобрать в себя.

Лишь ознакомившись с записками Юлиана, я узнал о его беседе с Проэресием. Мне и в голову не приходило, что старик способен на такую смелость или хитрость - открыться совершенно незнакомому ему принцепсу, что он справлялся у оракула о судьбе императора. Это был опасный поступок, но покойный всегда питал слабость к оракулам.

Вообще-то Проэресий никогда мне особо не нравился: мне всегда казалось, в нем слишком много от демагога и мало от истинного философа. Пожалуй, он чересчур всерьез принимал роль великого старца, которую играл. Он был готов ораторствовать где угодно и на любую тему, а учеников-принцепсов коллекционировал точно так же, как епископы коллекционируют мощи. Оратор он был, каких мало, но все, написанное им, начисто лишено оригинальности.

Дозволь мне теперь рассказать кое-что о романе Юлиана и Макрины. Юлиан об этом предмете умалчивает, и, если я не восполню этот пробел, ты никогда ничего об этом не узнаешь. Между тем их любовь была для всего города притчей во языцех. Макрина в своей обычной шутовской манере рассказывала всем встречным и поперечным о ходе своего романа, не опуская даже самых интимных подробностей. В частности, она много толковала об отменных мужских достоинствах Юлиана, намекая на свой якобы обширный опыт в этой области, а между тем к моменту встречи с Юлианом Макрина, скорее всего, была девушкой. Вряд ли в ее окружении нашелся кто-нибудь, кто пожелал бы лишить ее невинности: афинянки славятся своей уступчивостью на весь мир, и немногие мужчины соблазнятся женщиной с таким язычком, когда вокруг столько прелестных тихонь. Я твердо уверен, что Юлиан был у Макрины первым.

В то время по Афинам ходил про них анекдот, без сомнения, апокрифический. Якобы кто-то подслушал разговор Юлиана с Макриной на ложе любви. Макрина опровергала пифагорейцев, а Юлиан защищал непреходящую ценность платонизма - и все это до и во время совокупления! Что и говорить, хороша была парочка!

Юлиан редко говорил со мною о Макрине: я был свидетелем их любви, и ему было просто неловко. Последний раз он спросил меня о ней в Персии, когда писал свои записки - ему хотелось узнать, что с ней стало, за кого она вышла замуж и как сейчас выглядит. Я ответил, что Макрина несколько пополнела, что она замужем за купцом из Александрии, живущим в Пирее, и что у нее трое детей. Я скрыл от Юлиана только одно: отцом старшего сына был он.

Да, эта скандальная история была у всех на устах. Примерно через семь месяцев после отъезда Юлиана Макрина родила сына. Во время беременности она жила у отца и, несмотря на всю свою смелость, в этой ситуации вела себя весьма банально: ей отчаянно хотелось замуж, хотя всем было известно, что отец ее незаконнорожденного - Юлиан, и, следовательно, для матери это не позор, а честь. Макрине повезло: александриец женился на ней и признал ребенка своим.

Пока сын Юлиана был маленьким, я изредка с ним встречался. Сейчас ему уже за двадцать. Внешностью он напоминает отца, и поэтому мне тяжело его видеть: при всем моем стоицизме, некоторые воспоминания причиняют мне боль. К счастью, юноша живет теперь в Александрии, где управляет торговым заведением своего приемного отца. Как-то Макрина рассказала мне, что ее сын примерный христианин и совершенно не интересуется философией. Таков конец рода Константина Великого. Знал ли Юлиан, что у него есть сын? Думаю, нет. Макрина клянется, что держала это от него в тайне, и я почти готов ей верить.

Несколько лет назад я встретился с Макриной на площади, которую мы, афиняне, называем Римской агорой. Дружелюбно поздоровавшись, мы присели отдохнуть на ступеньку башни с водяными часами. Я спросил Макрину о ее сыне.

- Красавец! Одно лицо с отцом: император, сущий бог! - Как видно, язычок у Макрины остался прежним, хотя острота ее ума с годами несколько притупилась. - Но я ни о чем не жалею, - добавила она.

- О чем? Что отец твоего сына - Юлиан или что сын на него похож?

Макрина не ответила. Отсутствующим взглядом она окинула площадь, которая, как всегда в этот час, была запружена стряпчими и сборщиками податей. В ее черных глазах сверкал прежний огонь, хотя лицо обрюзгло, а грудь, вскормившая троих детей, тяжело обвисла. Вдруг Макрина резко обернулась.

- Знаешь, Приск, Юлиан хотел на мне жениться. Я могла бы стать императрицей Римской империи - представляешь? Как бы ты к этому отнесся? Тебе не кажется, что я бы… неплохо смотрелась? Уж во всяком случае, необычно. Сколько найдется императриц, которые по праву могут называть себя философами? Это было бы забавно, правда? Я бы навесила на себя целые груды драгоценностей, хотя я их терпеть не моту. Посмотри! - Она дернула за свое простое платье. Несмотря на богатство мужа, она не носила ни колец, ни брошек, ни гребней в волосах, ни серег в ушах. - Но императрица - другое дело, императрица должна и выглядеть соответственно! Уж я бы себя показала, а за образец взяла бы Мессалину.

- Это ты-то ненасытная? - Я так и покатился.

- Именно! - Ненадолго былая острота ума вернулась к Макрине; в черных глазах засверкали веселые искорки. - Сейчас я верная жена, потому что растолстела и никого не соблазняю. По крайней мере, никого из тех, кто мог бы мне понравиться. Но мужская красота меня все еще привлекает. Как бы я желала стать распутницей! Но только чтобы самой выбирать любовников, а для этого и нужно быть не ниже чем императрицей. Я вошла бы в историю под именем Макрины Ненасытной!

- Всякий, кто увидел бы нас на этих ступеньках, подумал бы: до чего благонравная пара! Убеленный сединами философ и почтенная матрона степенно беседуют о ценах на пшеницу или о последней проповеди епископа. Между тем на самом деле Макрина пела гимн похоти.

- А что бы на это сказал Юлиан? - успел я перебить ее, чтобы она не пустилась в более подробное описание своих воображаемых любовных похождений. Удивительно, как мало интересуют нас страсти тех, кто нам безразличен.