Читать книгу - "Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера  - Эндрю Ллойд Уэббер"

В 2014 году исполнилось сто лет со дня рождения моего отца. И я наблюдал огромный интерес к нему как к композитору. Во многом он был подогрет произведениями, которые отец скрывал от всех, и которые Джулиан нашел уже после его смерти. Отец держал их в тайне, потому что чувствовал, что его творения не соответствовали требованиям современной серьезной музыки. И они действительно несколько выбивалась из тенденций. Но, как поздние викторианские художники продолжали творить в стиле прерафаэлитов уже после появления импрессионизма, кубизма и так далее, так и сейчас есть художники, которым есть что предложить, пусть даже это и идет вразрез со временем.

Так же я рассуждаю и о музыке отца. Он мог бы быть фантастическим кинокомпозитором. Его произведения наполнены чудесными большими мелодиями, конечно, несколько чуждыми современной классической музыке, но по масштабу и выразительности не уступающими многим знаменитым кинокомпозиторам двадцатого века. Я уверен, что он знал об этом, но не осмеливался даже подумать пойти этой дорогой.

Во-первых, в 1930-х история о мальчике из рабочего класса, который выиграл всевозможные академические конкурсы и премии и затем опустился до мира коммерческой музыки, была бы вопиющим случаем.

Во-вторых, отец ценил стабильность и спокойствие. Он никогда бы не справился с бесконечными ночными переписываниями композиций, которые несдержанный режиссер хотел получить еще вчера. Но послушайте отцовскую оркестровую музыкальную поэму «Аврора». Я сыграл ее однажды для кинорежиссера Кена Рассела, который назвал ее эротическим мини-шедевром. А режиссер «Влюбленных женщин» знает, о чем говорит.

У меня есть еще одно очень яркое воспоминание об отце. До того, как мы пошли смотреть «Юг Тихого океана», он поставил мне песню Марио Ланца «Some Enchanted Evening». Он включал ее три раза подряд, и слезы катились из папиных глаз. На третий раз он пробормотал что-то о том, как издатель Ричарда Роджерса сказал ему, что с этой песни начнется послевоенный бэби-бум^[4]. Когда песня закончилась, отец посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Эндрю, если ты напишешь что-нибудь хоть в половину такое же прекрасное, как эта песня, я буду очень, очень гордится тобой».

В тот вечер начался мой роман с музыкой Ричарда Роджерса. Я ложился спать, а его мелодия продолжала звучать в моей голове. К сожалению, мы больше никогда не поднимали вопрос о том, смог ли я в своей дальнейшей карьере хотя бы наполовину приблизиться к «Some Enchanted Evening».

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ мама была уверена, что мои таланты кроются в чем-то другом. Так что под маминым неусыпным присмотром я быстро обогнал младшие классы Вестминстерской школы. И к одиннадцати годам уже учился в классе, где некоторые ребята были почти на два года старше меня.

Учитывая то, что я был младше других мальчишек, абсолютно неспортивен, по-прежнему играл классическую музыку и был зубрилой, не удивительно, что меня травили. Мне нужно было как-то это исправить. Идея родилась достаточно нестандартным способом.

В то время Вестминстерская начальная школа располагалась на площади недалеко от вокзала Виктория, в двух остановках метро от станции Южный Кенсингтон. Бог знает, что современные родители подумали бы о пути в школу, который состоит из поездок в переполненных вагонах и пешей прогулки мимо магазина с таблетками «Iron Jelloids» и первого кинозала для геев Biograph. Но именно таким был мой ежедневный маршрут.

Тем утром какой-то шизик попытался облапать меня в намертво переполненном вагоне метро. Я был слишком потрясен происходящим, чтобы что-то предпринять. Но я пришел в ярость, я был настолько зол, что мне в голову пришла такая грандиозная идея, что ее вполне можно назвать озарением. Как бы то ни было, моя школьная жизнь изменилась.

В тот же день должен был состояться итоговый школьный концерт. Я должен был сыграть какое-то занудное произведение Гайдна. И именно этот момент я выбрал для кардинальных перемен. Я поднялся на сцену и объявил о смене программы. Зрители были заинтригованы.

«Сегодня, – сказал я, – я сыграю несколько собственных сочинений, которые описывают каждого школьного учителя».

Теперь все внимание было приковано ко мне. Я сыграл несколько композиций, написанных для «Харрингтон Павильон», и каждую из них посвятил конкретному учителю. После первой из зала раздались несколько озадаченные аплодисменты. После второй они усилились. Во время четвертой песни они уже не смолкали. Когда же я добрался до шестой, которую адресовал директору, даже учителя захлопали в ладоши.

В конце началось нечто невообразимое. Мальчишки кричали: «Ллойди, Ллойди!» Я больше не был зубрилой, я стал Эндрю. Я стал Эндрю благодаря музыке.

БЫЛО БЫ СЛИШКОМ ПРОСТО написать здесь, что именно в тот момент я понял, что музыка – это мое призвание. Это не так. Музыка была невероятно важной частью моей жизни, моим убежищем, но она не была моей главной страстью. Я ровно в такой же степени был влюблен в архитектуру, а живопись занимала почетное третье место в моем сердце.

Моя любовь к разрушенным замкам и церквям возникла достаточно рано, о чем говорят альбомы, собранные, когда мне не было и шести лет. Они состоят из путеводителей, открыток и совсем детских записей о церквях и замках в окрестностях Саутгемптона и Портсмута. Я интересовался именно этими местами, потому что там, в типичном для двадцатого века доме, одном из тех на южном побережье, что должны быть немедленно снесены, жила папина сестра Марли.

Я почти уверен, что моя страсть к архитектуре пробудилась в Вестминстерском аббатстве. Несколько лет назад я был приглашен на очень важную встречу, где обсуждали будущее аббатства. Тогда декан аббатства предъявил письмо, найденное местным архивистом. Письмо было от семилетнего меня, в нем я предлагал передать свои скромные накопления фонду аббатства. «Какой одаренный ребенок» – было написано на лицах собравшихся за столом.

Впоследствии я много раз обсуждал сотрудничество с аббатством, но они всегда пропускали мимо ушей мои указания на то, что люстры, висевшие в церкви в 1960-х, были варварски проданы какому-то отелю в Вегасе.

Я всегда буду благодарен родителям за то, что они потворствовали всем моим детским одержимостям. Каждые каникулы мы ездили в те места, где были здания, на которые я хотел взглянуть. Одно лето мы провели в съемном доме рядом с огромным сталелитейным заводом в Порт-Толботе в Уэльсе. Просто я очень хотел провести время в аббатстве Маргам, где, кстати, есть прекрасная оранжерея.

Самые лучшие каникулы я провел в Йоркшире. Ваше сердце должно быть сделано из йоркширского гранита, чтобы его не пленили потрясающие развалины Фаунтинского аббатства. Моим любимым было аббатство Ривол. Как выглядело это место до того, как прихвостни Генриха VIII развалили средневековый шедевр? Воображение бушует. Виды аббатства, открывающиеся из славного парка середины восемнадцатого века, – это Англия в своем райском обличии.