Читать книгу - "Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин"

Исторические основания Александровой грамоты заботили современников фальсификата: книжники предпринимали попытки отыскать греческий оригинал грамоты (латинские тексты не подходили в качестве доказательств подлинности документа), в эпоху Ренессанса особую роль приобрели археологические (эпиграфические) свидетельства — распространены были слухи о жертвенниках и алтарях Александра. С. Герберштейн еще в начале XVI в. безуспешно пытался обнаружить их на Дону — древнем Танаисе (Герберштейн 1988. С. 137). Даже кости мамонта, обнаруженные у знаменитой палеолитической стоянки Костенки под Воронежем, были восприняты как останки слона, принадлежавшего армии завоевателя. Доходило дело и до утверждения о славянском происхождении самих Филиппа и Александра (Мыльников 1996. С. 85–87)^[26].

Иным был взгляд на деяния Александра с Востока. В знаменитой поэме персидского автора Низами «Искандер-наме» (1201) Искандер-Александр отправляется в поход на Китай, но узнает, что полчища русов разграбили Азербайджан (в исламском мире помнили разрушительные походы руси на Бердаа в 944 г.), и вступает с ними в бой. В «Искандер-наме» — книге, опирающейся на достижения классической восточной географии Х в., русы, а с ними хазары, аланы, буртасы и прочие племена Восточной Европы Х в., живущие за Кавказским хребтом по дороге в землю библейских Гога и Магога (Яджудж у Низами), — варвары, обликом напоминающие демонов, или, скорее, мифический народ с песьими головами — песьеглавцев, кинокефа-лов античной традиции (см. главу 3, параграф 1). Одного из них — демонического вида воина — русы выпускают против Искандера, но герой заарканивает чудовище.

Русы были побеждены, прирученный героем демон приводит в дар красавицу-китаянку (см. рис. 1, цв. вкл.), но более всего восточных поэтов (как и купцов) впечатляют русские меха — соболя и бобры (см. Зайцев 2003). Благородный Искандер освобождает «шаха русов», и тот признает его власть. Когда Искандер отправляется в страну Мрака в поисках напитка бессмертия, он создает город Болгар на Волге. Возвращается он через страну русов и достигает своей столицы Рума на кораблях. В своем следующем странствии к краю света Искандер воздвигает стену, отделяющую дикий народ яджудж от народов мира. Стена простоит до Судного дня (см. о стене Александра в более ранней иранской традиции: Harmatta 1996).

С развитием исторической науки в эпоху Ренессанса, естественно, зарождался и скептицизм в отношении фальсификатов: разные авторы отмечали, что славяне неизвестны источникам времени Александра (эпохи эллинизма). Уже упомянутый Юрий Крижанич призывал не верить постыдным «басням» «придворных баятелей» о скифском происхождении славян, об Александровой грамоте и Гостомысле, «не искать славы в лживых и всеми народами осмеянных и оплеванных баснях о роде Августа и не называть себя потомком монахини Сильвии и распутной богини Афродиты» (Крижанич 1997. С. 373–380). Традиция критического отношения к текстам эпохи Ренессанса — позднего средневековья была продолжена первым российским историком В. Н. Татищевым, характеризовавшим Александрову грамоту как «подложную» (Татищев, т. 1. С. 311)^[27]. Но поиски «славы» в «лживых баснях» продолжались, особенно в официозной историографии начиная с Патриаршего летописного свода 1652 г. и Синопсиса 1674 г. и, конечно, в последующих фальсификатах — от текстов Сулакадзева до «Влесовой книги» (ср.: Буланин, Турилов 1998. С. 446; Мыльников 1996. С. 93–94).

Синопсис имел особое значение для последующей российской историографии: его составитель Иннокентий Гизель воспринял польскую традицию, возводившую славян к сарматам с соответствующими конструкциями о «народе роксоланстем» — славеноросском; прародителем же славеноросского — московского народа (праотцем «всей Руси») считался библейский Мосох (построения о Роксолане и Мосохе заимствованы в польской историографии — ср.: Карнаухов 2000; Гизель использовал и Густынскую летопись). Эти конструкции были достаточно бессвязными, обнаруживающими противоречия в претензиях Польши на всю «Сарматию» от Балтийского до Черного моря и Московского государства на Восточную Европу. Москва претендовала на роль древнего центра славянского мира (Синопсис: 59–60).

Естественно, Иннокентий Гизель, архимандрит Киево-Печерской лавры, не мог проигнорировать роль Киева и мотивы начального летописания, зародившегося в его монастыре на рубеже XI и XII вв. Специальные разделы он посвятил рассказу «о преславном верховном и всего народа российского главном граде Киеве» (Синопсис: 12). Гизель привел летописную легенду о благословении Андреем Первозванным киевских гор, о поселении на горах Кия, Щека, Хорива и сестры их Лыбеди, создавших там города; дал и точную дату основания Киева — 431 г.

Гизель следует ПВЛ, за исключением даты и характерной перемены этнической атрибуции основателей Киева: в ПВЛ они названы полянами, Гизель же именует их князьями «российскими» или россами (Синопсис: 66). Здесь составитель Синопсиса следует не столько конструкциям Начальной летописи (летописец начала XII в. констатировал, что поляне в его времена зовутся русью: см. об этом далее — в главе 6), сколько польской средневековой историографии. Восточные славяне в польской историографии, как уже говорилось, считались потомками Руса, брата Леха и Чеха. Ян Длугош в Хронике второй половины XV в. изобразил Руса потомком Леха, что давало Польше «историческое» право главенства в Восточной Европе, особенно в Киеве, заселенном полянами, которых польский хронист отождествлял с поляками (Флоря 1990; Щавелева 2004. С. 218).

Гизель констатирует иную историческую реальность: Киевом правят московские — российские государи, наследуя власть древнерусских князей, начиная с Игоря Рюриковича. Легенду о происхождении Рюрика, использованную Гизелем в редакции «Сказания о владимирских князьях», этот автор также трансформировал по западному образцу, настаивая на балтийско-славянском происхождении варягов^[28]. Эта конструкция привела, как обычно, к невразумительному изложению истории: «иные» (не киевские, а новгородские) россы по совету Гостомысла призывают варяжских (славянских по языку) князей, но в изложении Гизеля сохраняется их атрибуция, характерная для русской книжности XVI в.: три князя происходят «от Немец» (Синопсис: 68), но не от славян.