Читать книгу - "Последний очевидец - Василий Шульгин"

До тех пор, пока мы сами не скажем: мы слабы, но давайте встанем, — надо признать свою слабость, как признавал Столыпин. Положение печальное, но нет такого положения, из которого нельзя было бы выйти с честью. Надежда есть… Но только надо быть беспощадным к самим себе. Как говорил Ницше: «Будьте жестоки». Надо уметь говорить себе жестокие вещи. Надо быть жестоким. К себе. К своему сыну. Керенский не хотел лить крови — и обратил все в «керенщину». Столыпин лил кровь — и удержал Россию.

С того времени как мы с Василием Витальевичем обсуждали названные аксиомы, прошло еще четверть века. В последние годы читатель много успел прочитать и узнать, что еще не могло войти в круг тогдашних рассуждений. В первую очередь я имею в виду статьи И.А. Ильина о русском национализме из переизданного недавно сборника «Наши задачи». Статьи написаны в 1950 году — через двадцать лет после книги «Что нам в них не нравится» и за двадцать лет до наших «аксиом».

Ильин, к примеру, пишет: «Национализм есть уверенное и сильное чувство, что мой народ тоже получил дары Духа Святого и творчески претворил их по-своему». Это довольно близко соответствует первой шульгинской «аксиоме».

Далее, по Ильину: из инстинкта национального самосохранения «должно родиться национальное единение, во всей его инстинктивной «пчелиности» и «муравьиности». В том-то и дело, и читатель уже знает, что не обязательно. Хуже того, как показал Шульгин (аксиома вторая), русский национальный инстинкт не может выражаться в «пчелиности». «Русский» и «пчелиный» — два разных типа национализма.

Видит Ильин также и «опасности и соблазны» национализма. «В первом случае национальное чувство прилепляется к неглавному в жизни и культуре своего народа (например, военная мощь, воля к расширению, которую Ильин не совсем правильно называет империализмом. — Н. Л.); во втором случае оно превращает утверждение своей культуры в отрицание чужой (шовинизм и мания величия)».

Но Ильин думал, что русский национализм свободен или, во всяком случае, может быть освобожден правильным религиозным воспитанием от этих недостатков. Шульгин 1917 года уверен, что никакой национализм принципиально от них не свободен.

…Однажды Василию Витальевичу снился сон. Снилось, будто в одном помещении, за «круглым столом» собрались националисты всех наций, всех мастей: «Союз русского народа», евреи-сионисты, литовские «лесные братья», немецкие реваншисты… Словом, «интернационал националов». Они отлично поладили и нашли общий язык.

По идее так и должно было бы быть. Ведь все в равной мере — националисты.

Увы, сладок был сон, но горько пробуждение. «Я вдруг ясно увидел, что подобный интернационал невозможен». Попробуйте литовцу прочесть из Тютчева: «Над русской Вильной стародавней», а чеченцу — из Пушкина: «Смирись, Кавказ, идет Ермолов». Приоритет национальных интересов «распирает» народы в разные стороны. Каждый, образно говоря, «торчит» другому поперек горла.

Значит, в дополнение к положительным, так сказать, аксиомам, такими же практически аксиомами являются и «парадоксы национального опыта».

Парадокс первый. Национализм есть самое жизненное, естественное и благородное начало в истории и в практической политике. И одновременно подлинный «благородный» национализм никогда на практике недостижим и в принципе невозможен — именно потому, что неосуществим «интернационал националов», гармония границ, юрисдикций, национальных интересов.

Парадокс второй. Невозможно провести отделительную черту, где и когда национализм вырождается в шовинизм, «чудовище с зелеными глазами» — агрессивное ограничительство по отношению к другим народам. Похоже, в большинстве реальных исторических случаев они слиты между собой неразличимо и неразлучно.

Третий парадокс. В связи с этим возникает у позднего Шульгина новый тезис. Подобно тому как человек (по Ницше) есть нечто, что нужно преодолеть, так и национализм (по Шульгину) есть нечто, что должно быть преодолено. Это не значит, что национализм реальный когда-либо в обозримом будущем будет преодолен. Но таково внутренне его задание и движущая сила: за самоопределением всякой нации грядет самоопреодоление всякого национализма. Мыслительный скальпель Шульгина проникает здесь, кажется, глубже, чем у И. Ильина. К тому же Василий Витальевич знает и указывает (фактически, а не в теории) и самые пути преодоления.

Я говорю это не к тому, чтобы сталкивать лбами двух великих пророков национализма. Хочу лишь отметить, что, говоря о национализме Ильина и Шульгина, всегда необходимо поверять поэтический восторг одного аналитическим скепсисом другого.

Но мы говорили и о путях преодоления. История знает их два, противоположных, — масонство и империя. Здесь и там — апелляция от нации к человечеству. Но…

Масонство растворяет национализм в вязком демократическом студне вне- и наднациональных образований: Лига Наций, ООН, ЮНЕСКО, МВФ, Европарламент, восьмой член семерки…

Империя, напротив, гармонизирует, организует и преображает торчащие в разные стороны кристаллы национализмов в единое религиозно-осмысленное и санкционированное целое.

Там — увеличение «степеней свободы» до полной бесформенности и бескостности — для последующего подчинения обезличенного, безнационального человечества «мировому правительству».

Здесь, в Империи, — священное преемство власти, традиций и авторитета, духовная иерархия живого многонационального исторического организма.

Сам Шульгин, скажем прямо, был вполне чужд тютчевско-леонтьевской имперской магии. В последние годы он считал даже возможным признать, что идея «мирового правительства» имеет «большое будущее». Критически относился к восторженно им когда-то воспринятому столыпинскому лозунгу Великой России…

Что делать, шли годы… А мысли, как сказал бы Розанов, — мысли могут быть разными…

Весьма критически Василий Витальевич относился к дореволюционной правой печати.

«Я с ними имел дело… Они совсем не заботились об увеличении тиража. Зачем это? Тратить бумагу? Сознательно печатала скучнейшие газеты…»

Выделялись, по его словам, из этого серого потока немногие:

— «Курская быль» марковская… «Земщина» иногда печатала интересные вещи… «Знамя» — может быть, и талантливое, скорее крикливое… но такое… крайне-крайне-крайне… (Имеется в виду газета «Земщина», которую издавал «Союз русского народа», возглавлявшийся Н. Е. Марковым-2-м, «Русское знамя», которую издавал А. И. Дубровин — глава другого, конкурирующего, «Союза русского народа».)

Позже из эмигрантских газет Шульгин выделял «Возрождение», в котором одно время сотрудничал, и милюковские «Последние новости».

— «Последние новости» были интереснее, живее. Евреи умеют делать газеты. Хотя Гукасов (издатель «Возрождения») платил хорошие гонорары, но… у «них» там (то есть в «Последних новостях». — Н. Л.) писал этот… Саша Черный… и всякие такие забавные…

Или из другого разговора:

— Правые? Националисты? Ох, не говорите мне о них. Вот, например, какое-нибудь заседание в клубе националистов на Литейном длится, — я там, кстати, жил одно время, там было очень удобно, — длится до часу. Кончается заседание. Мороз дикий… Какой-нибудь корреспондент левых газет, студент, бегает на морозе. В переднюю его не пускают… Просит сказать: «Что же там у вас было?» И говоришь, из сострадания. На другой день появляется несколько строк где-нибудь в «Речи» (еврейско-кадетская газета). В «Новом времени» — ничего… Вот и получается, что (евреи) добросовестней. Они, конечно, могут клеветать на своих политических противников, но свое дело они ведут честно.