Читать книгу - "МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин"

Когда в министерство приехал Троцкий, он обратился к дипломатам с небольшой речью. Но в этой аудитории он впечатления не произвел. Никто не верил, что большевики сумеют сохранить власть. А раз так, то что с ними церемониться?

Директор департамента общих дел Министерства иностранных дел Владимир Лопухин вспоминает, как бывший исполняющий обязанности поверенного в делах России в Абиссинии Борис Чемерзин пытался укорить Троцкого:

— Вы Бронштейн, а не Троцкий. Присваивая себе не принадлежащее вам имя, вы являетесь самозванцем.

Троцкий спокойно ответил, что сколько-то лет непрекращающейся борьбы и подполья, чередовавшихся с заключениями в царских тюрьмах, когда по необходимости приходилось измышлять себе «боевую кличку» политического борца, в достаточной степени оправдывают присвоенное конспиративное имя, под которым он, Троцкий, наиболее известен в политических кругах. По словам возмущенного этим эпизодом дворянина Лопухина, «выходка Чемерзина прозвучала фальшью конфузной фанфаронады». В приличном обществе считалось постыдным раскрывать псевдонимы, чтобы тыкать в нос еврейским происхождением…

Сам Троцкий вспоминал об этой встрече так:

«Я НКИД долго не посещал, так как сидел в Смольном. Вопрос был военный — наступление на нас Краснова, были собрания представителей от заводов и масса других дел…

Ни входов, ни выходов мы не знали, не знали, где хранятся секретные документы; а Петербургский Совет довольно нетерпеливо ждал секретных документов. У меня лишнего времени не было съездить посмотреть. Когда я один раз приезжал, причем это было не в первый день, а дней через пять — семь после взятия нами власти, то мне сказали, что никого здесь нет…

Я потребовал собрать тех, которые явились, и оказалось потом, что явилось колоссальное количество… В двух-трех словах я объяснил, что тот, кто желает добросовестно служить, останется на службе. Но я ушел несолоно хлебавши…»

Тогда Троцкий потребовал, чтобы все руководители отделов сдали дела его новым помощникам. Утром старшие дипломаты собрались и решили, что они не станут служить большевистскому правительству. Не по политическим причинам, а потому, что они были напуганы и обижены радикальными речами большевиков, которые собирались покарать всех царских чиновников. Как же служить тем, кто желает твоей смерти?

Троцкий в назначенный день не приехал. Появились его помощники по наркомату: меньшевик Евгений Поливанов и большевик Иван Залкинд.

Поливанов, племянник царского военного министра, окончил Санкт-Петербургский университет, причем обучался одновременно на двух факультетах — историко-филологическом и восточных языков. Он говорил на многих языках. Поливанов возглавил в НКИД отдел отношений с Востоком. Но его карьера будет недолгой: скоро выяснится, что до революции он входил в черносотенный Союз русского народа, кроме того, еще сильно пил и вроде бы даже потреблял кокаин и морфий и посещал китайские курильни опиума в Петрограде. В пьяном виде Поливанов упал с платформы под поезд, и ему отрезало руку…

В 1919 году он вступил в партию, уехал в Среднюю Азию. Он пользовался уважением среди языковедов как талантливый лингвист. В 1926 году Поливанова вызвали в Москву для научной работы, но его идеи большинство ученых-марксистов отвергли. Ему пришлось вернуться в Среднюю Азию. В 1938 году он погиб в заключении. Ему не простили работу в Наркомате иностранных дел под руководством Троцкого…

Иван Залкинд, который окончил Сорбонну и был доктором биологии, с юности примкнул к социал-демократам. Он стал заведовать отделом стран Запада. Залкинд вспоминал позднее, как они с Поливановым объезжали виднейших чиновников Министерства иностранных дел, требуя, чтобы те явились в министерство для «решающих переговоров». Многих им застать не удалось, кое-кто сказался больным. Один из дипломатов, утверждавший, что он серьезно захворал, залез под одеяло в костюме и ботинках…

На другой день Поливанов и Залкинд приехали в министерство, запасшись на всякий случай ордерами на арест за подписью Урицкого. Это было, собственно, постановление Военно-революционного комитета при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, в котором говорилось:

«Военно-революционный комитет по предложению Народного Комиссара по Иностранным делам постановляет:

Бывшего такого-то…

Бывшего такого-то…

Бывшего такого-то…

Арестовать и доставить в Петроград для предания Военно-Революционному Суду. Всем местным Советам, Военно-Революционным Комитетам и всем пограничным органам Власти вменяется в обязанность принять все меры к выполнению этого постановления».

Фамилии в это постановление можно было вписать любые. Но этот грозный документ не понадобился. Во всех окнах министерства горел свет, вешалки были переполнены, а на верхнем этаже предстало зрелище, напоминавшее парадный прием: явились не только все званые, но и многие вовсе не званные. Министерство было в полном сборе.

Бывший товарищ (заместитель) министра Александр Петряев представил помощникам Троцкого заведующих департаментами и отделами. Залкинд произнес небольшую речь о служебном долге чиновников, напомнил, что время военное, а функции Министерства иностранных дел таковы, что не терпят — в интересах страны — даже краткого перерыва.

Бывшие руководители бывшего министерства пошептались, и Петряев сказал, что их решение остается неизменным: данному правительству они служить не могут, но готовы пойти на компромисс — вести текущие дела, не связанные с политикой: исполнять консульские обязанности, заниматься пленными и так далее.

Посланцы Троцкого пришли к выводу, что это усовершенствованная форма саботажа, при которой чиновники сохранили бы за собой возможность вредить Совнаркому и помогать своим друзьям. Залкинд категорическим тоном произнес, что чиновники министерства могут остаться на работе только в том случае, если они признают революционное правительство.

— Товарищ Троцкий, — громким голосом сказал Поливанов, — сегодня не может быть у вас. Занят неотложными делами в Смольном. Будет завтра с утра. Просит вновь собраться к десяти часам.

На следующий день действительно приехал Троцкий, который внешне до крайности не понравился Владимиру Лопухину: «Сухощавый, чернявый, некрасивый в бросающейся в глаза чрезвычайной степени. Желтоватая кожа лица. Клювообразный нос над жидкими усиками с опущенными книзу концами. Небольшие, пронзительно-черные глаза. Давно не стриженные, неопрятные, всклокоченные черные волосы. Широкие скулы, чрезмерно растягивающие тяжелый, низкий подбородок. Длинный, узкий обрез большого рта с тонкими губами. И — непостижимая странность! Чрезвычайно развитые лобные кости над висками, дающие иллюзию зачатка рогов. Эти рогоподобные выпуклости, большие уши и небольшая козлиная бородка придавали приближавшемуся ко мне человеку поразительное сходство с чертом, созданным народною фантазиею».

Многие современники говорили о «дьявольском» и «хищном» выражении лица Троцкого. Другие, напротив, находили общение с ним интересным и приятным. Видимо, все дело в том, как эти люди относились к Троцкому. Одет нарком был в потертый сюртук, заношенную рубашку и мятые брюки. Но заговорил он приятным, мелодичным голосом и очень вежливо: