Читать книгу - "Красные против белых. Спецслужбы в Гражданской войне 1917-1922 - Олег Шинин"

Несмотря на существовавший политический нажим и незначительное количество доступных источников^[35], в рамках тоталитарной концепции было подготовлено немало работ по советской истории^[36].

Сторонники этой концепции утверждали, что захват большевиками власти был случайностью, результатом заговора, а удержание власти и победа в Гажданской войне объяснялись главным образом чрезвычайными мерами и «красным террором». По их мнению, хотя советский тоталитаризм достиг крайней формы при И.В. Сталине, его основа была заложена В.И. Лениным^[37]. Сталинизм рассматривался как логическое продолжение революции и ленинской теоретической концепции и политической практики^[38]. Например, американский историк Р. Дэниелс считал, что «большевистская революция отнюдь не должна была случиться, в действительности она была причудливой игрой случая». Он называл революцию «исторической аномалией»^[39].

Господство тоталитарной школы (хотя она не была единой) продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Существенное обновление историографии, как считает профессор Калифорнийского университета П. Кенез, почти не связано с событиями в Советском Союзе, оно было следствием брожения в западных обществах, прежде всего в США. Доминирующей чертой молодого поколения западных историков было неприятие так называемой тоталитарной концепции, разделяемой главным образом старшим поколением историков, сформировавшимся в 1940–1950-е гг.^[40]

Историки-ревизионисты предложили отойти от рассмотрения российской истории 1930-х гг. как «революции сверху» и сосредоточиться на ней как «революции снизу». Р. Такер, С. Коэн, М. Левин^[41] и другие исследователи акцентировали внимание на том, что понятие «тоталитаризм» является слишком общим для того, чтобы объяснить всю специфику советской истории. В своих работах^[42] историки-ревизионисты отвергали тенденциозный традиционный подход, считая его плодом не исторического анализа, а порожденной «холодной войной» ненависти ко «всему левому» и в особенности к советской системе. Рассматривая революцию, историки-ревизионисты переместили центр внимания от политических лидеров, политики и идеологии к переживаниям, стремлениям и действиям рабочих, солдат и крестьян^[43].

Гражданскую войну почти все из них считали тем событием, которое определило дальнейшее развитие: за время войны большевики привыкли прибегать к террору, к бюрократическим методам, привыкли подавлять оппозицию^[44].

Что касается «основных движущих сил революции» – рабочих и крестьян, то исследователи считают, что после победы большевиков в октябре 1917 г. их правительство почти утратило поддержку рабочего класса, однако это не был полный разрыв между пролетариатом и большевиками^[45]. Крестьяне, по утверждению О. Файджеса и некоторых других историков^[46], после революций 1917 г. боялись реставрации старого порядка больше, чем большевиков, поэтому, пока существовало Белое движение и опасность реставрации, их оппозиция новой власти оставалась скрытой. Только после поражения белых крестьяне пошли на ряд антибольшевистских восстаний^[47].