Читать книгу - "Мифы о Китае. Все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, - неправда! - Бен Чу"

Конечно же, оценки Китая внешним миром нельзя свести к одному лишь недоброжелательству или к тому, что социологи обозначают термином «othering» — «Другие», противопоставляя «нас» и «их». Далеко не все отзывы о Китае строятся на бездумных стереотипах. На другом полюсе мы видим мощное притяжение, отчетливое стремление понять. Нельзя игнорировать факт, что порой все относящееся к Китаю воспринималось как нечто замечательное.

В тринадцатом столетии Марко Поло, первый европеец, много путешествовавший по Китаю и оставивший об этом записки, восхваляет в них императора, который, по его мнению, «превосходит любого суверена, который когда-либо царствовал в мире или царствует сейчас». Средневековые европейцы зачитывались мемуарами Марко Поло, которые после первого издания книги в 1300 году были переведены на многие языки.

В последующие века притягательность Китая еще более возросла. «Величественнейшая часть мироздания [и] местонахождение самой блистательной во всех отношениях империи из когда-нибудь существовавших под солнцем», — такое восторженное описание оставил испанский миссионер семнадцатого столетия брат Доминго Наваррете. Немецкий ученый Готфрид Лейбниц полагал, что «трудно переоценить то, насколько превосходно китайские законы, по контрасту с существующими в других государствах, ориентированы на достижение общественного спокойствия и поддержание порядка в стране, так чтобы жизни людей, насколько это только возможно, не мешали никакие нарушения». Что же касается Вольтера, французского властителя дум эпохи Просвещения, то для него Китайская империя была попросту «лучшей из всех когда-либо существовавших на свете».

Многим мыслителям XVIII века Китай представлялся территорией, которой управляли великодушные философы-монархи, где ученость при назначении чиновников ценилась больше, чем родовитость; царством, где правил ум, а не сила. Физиократы, представители французской экономической школы, считавшие, что процветание нации определяется качеством земли, на которой она обитает, также относились к Китаю с чрезвычайным почтением.

Более того, эти китаефилы вовсе не были эксцентриками на обочине интеллектуального ландшафта своего времени. Были времена, когда китайской моделью вдохновлялись западные монархи. В 1756 году, когда идеи физиократов находились в расцвете, французского монарха Людовика XV убедили совершить в Версале традиционный для китайских императоров ритуал весенней пахоты. Спустя примерно десятилетие такой же церемониал совершил и австрийский император. Европейский высший свет пережил бум увлечения шинуазри — моды на все китайское. Построенный в XVIII веке королевский павильон в Брайтоне, приморская резиденция принца-регента на восточном побережье Англии, своими луковичными куполами напоминает снаружи архитектурные фантазии времен индийских Моголов. Однако же внутри дворца комнаты оклеены обоями с китайскими орнаментами, по углам среди пышных украшений сверкают позолоченные китайские драконы. Это несомненное свидетельство восхищения китайским искусством, несмотря даже на грубую ошибку с точки зрения китайской архитектуры: смешение драконов с резными змеями.

В более близкие времена вопреки поднявшейся волне нетерпимости у китайцев всегда находились поборники среди иностранцев. Карл Кроу в 1939 году описывал Китай как «один огромный источник любви к прекрасному, веселья и оптимизма, который ничто не сможет устрашить». Джордж Кеннан, возможно, считал, что китайцы лишены сострадания, и все же, по его словам, «все они до единого — самые умные среди всех народов мира». А Эрик Айдл из группы «Монти Пайтон» попросту спел в 1980 году: «Я люблю китайцев».