Читать книгу - "Царевна Софья и Петр. Драма Софии - Андрей Богданов"

Первым побуждением царевны была, надо полагать, борьба за власть своего клана — детей первой жены Алексея Михайловича Марии Ильиничны Милославской, их родичей и окружения. На похоронах Фёдора Алексеевича 28 апреля она вопреки традиции шла за гробом, заставив Петра с матерью в возмущении покинуть церемонию. Вероятно, она действительно опасалась за жизнь единокровного брата Ивана, когда в первых числах мая возмущение народа дворцовым переворотом не удалось утихомирить даже официальными сообщениями, будто бы Пётр избран на царство Земским собором «всенародно и единогласно»{8}.

Но обстоятельства штурма Кремля и последующие действия восставших дали «мужеумной царевне» понять, что спасать следует уже не только права претендентов на престол или положение отдельных людей, а само государство. Софья стала выступать перед восставшими от имени царской семьи, не выказывая ни малейшего испуга перед смятенными толпами и окровавленным оружием. Ее поистине пугало другое — невиданная организованность бунта, строгая дисциплина, с самого начала установленная стрельцами и солдатами.

Закрыв кабаки и публично казнив тех, кто бросился грабить (в том числе нескольких своих товарищей), служивые заявляли, что решили установить свой порядок всерьез и надолго. Публично выступая от имени законного наследника престола Ивана Алексеевича (что Софья могла бы только приветствовать), восставшие довольно спокойно согласились с настоянием патриарха Иоакима и вельмож, чтобы корону сохранил и Пётр, затем позволили боярам постепенно уклониться от стрелецкого требования наречь Ивана «первым», а Петра «вторым» царем.

«Царистские иллюзии» были лишь внешней оболочкой стремления служивых стать постоянными гарантами «общей пользы», правды и справедливости для «всяких чинов людей», начиная с защиты «государева здоровья». Софья спешила удовлетворить стрельцов и солдат, истощив казну и обложив данью монастыри, чтобы выплатить недоданное служивым за десять лет жалованье, обещая новые прибавки и поблажки, наказывая по их требованию особенно ненавистных полковников.

Но зачинщики восстания выступали не только от своего имени: они требовали «жалованных грамот», удовлетворивших бы интересы всех служивых второго сорта — «по прибору» (в отличие от дворянства, служившего «по отчеству» за поместные оклады). Во избежание нового взрыва народного бунта и для успокоения волнений, охвативших многие российские города, пришлось утвердить грамоты о месте в Российском государстве, правах и обязанностях купцов, промышленников, посадских людей, ямщиков, пушкарей, воротников (городской стражи) и т.п.{9}

За казенный счет на Красной площади был воздвигнут памятник победе восставших над «изменниками-боярами», «чтобы впредь иные, помня ваше государское крестное целование, чинили правду» и не наносили «обиды» подданным. Современники по достоинству оценили это поразительное событие, как и новое название московских полков: «надворная пехота» (в противовес дворянам-кавалерам) становилась «правым крылом» царской власти! Ведь она была организованной общественной силой и в прошедших войнах сыграла главную роль, особенно заметную на фоне неудач дворянской конницы.

Декларации о новых гарантах «правды» сопровождались конкретными делами. Утверждая право «служилых по прибору» на место в системе государственной власти, восставшие послали во все правительственные учреждения по двое «выборных». Вскоре в центральных ведомствах отбою не стало от поверивших в правосудие челобитчиков, хотя, конечно, в основе своей управленческая система не изменилась.

В успокоенную внешне Москву возвращалась знать, вновь закипели придворные страсти, уезжали в деревни свергнутые временщики, в том числе глава клана Милославских Иван Михайлович, лишь ненадолго получивший изрядную власть, но вскоре «задвинутый» сомкнувшимся за спиной Петра большинством представителей правящей верхушки. 25 июня, когда Иван и Пётр были венчаны на царство, Наталия Кирилловна торжествовала, заняв первое место при царях. Имя Софьи даже не всегда упоминалось среди членов царской семьи!

Придворные повели себя по-прежнему, словно не замечая, как «невегласы-мужики» пытались на их глазах «государством управляти», диктуя свою волю Думе и приказам. Между тем система власти трещала по швам в центре и на окраинах, откуда тщетно взывали к Москве воеводы. Софье, В.В. Голицыну, Одоевским и некоторым приказным деятелям (Ф.Л. Шакловитому, Е.И. Украинцеву и др.), понимавшим меру опасности, пришлось спасать самодержавное государство невзирая на придворные распри.