Читать книгу - "Владимир Набоков. Русские романы - Нора Букс"

Поместье Рождествено, которое досталось в наследство Владимиру, в начале XVIII века было известно как Куровицкие угодья, находившиеся в собственности сына Петра Великого, царевича Алексея. И, как писал Набоков, «из этого дворца, по этому тракту, ведущему в Польшу и Австрию, царевич и бежал лишь для того, чтобы агент царя, граф Петр Андреевич Толстой, бывший одно время послом в Константинополе (где он приобрел для своего властелина арапчонка, внуку которого предстояло стать Пушкиным), выманил его из самого Неаполя в отцовский пыточный застенок»^[46]. Фигура Пушкина как водяной знак проступает на всем жизненном пути Набокова.

Но, кажется, больше всего Набоков любил Выру с ее большим просторным домом, с ее парком, аллеями, лесом… Он описал ее в «Машеньке», в «Даре».

Выра, Рождествено, Батово и Петербург – вот она, Россия Набокова. Но описания этих конкретных географических локусов в романах так щедры и так подробны, что обретают эффект метафорического обобщения, втягивающего в пространство поэтического образа всю Россию. А вот в Москве Набоков ни разу не бывал, он гордился своей элегантной петербургской речью и к Первопрестольной относился с некоторой долей снобизма, что проскользнуло в его произведениях. Так, об одном своем герое из романа «Отчаяние», бездарном художнике, рисовавшем натюрморты, он писал: «…Был он москвич и любил слова этакие густые, с искрой, с пошлейшей московской прищуринкой»^[47].

«Я всегда был ненасытным пожирателем книг»^[48], – говорил о себе Набоков. Несомненным сокровищем для него была библиотека отца в Петербурге, насчитывавшая 10 тысяч томов. Юный Набоков, в отличие от своих родителей, страстных театралов и меломанов, кроме литературы предпочитал живопись. И родители даже полагали, что со временем он станет художником. Его первым учителем рисования был бывший учитель матери. А с 1912-го по 1914 год – знаменитый Мстислав Добужинский. «Вы были самым безнадежным учеником из всех, каких я когда-нибудь имел»^[49], – признавался ему впоследствии Добужинский. Но, несомненно, занятия с ним позволили юному Набокову «отточить глаз». В память об учителе в его комнате в эмиграции стояла открытка работы М. Добужинского из его серии «Типы Петербурга», «Извозчики». Когда оба, учитель и ученик, оказались в Америке, Добужинский прислал Набокову еще несколько открыток из этой серии, а также акварель «Лиловая Дама», написанную для постановки набоковской пьесы «Событие» в 1941 году в Нью-Йорке, костюмы и декорации к которой делал М. Добужинский. А в 1926 году Набоков, посетив выставку своего бывшего учителя в Берлине, посвятил ему стихотворение «Ut pictura poesis».

«В обиходе таких семей как наша, – писал Набоков в «Других берегах», – была давняя склонность ко всему английскому: это слово, кстати сказать, произносилось у нас с классическим ударением (на первом слоге), а бабушка М. Ф. Набокова говорила уже совсем по старинке: аглицки»^[50]. Так, кстати сказать, произносил это слово и сын писателя, Дмитрий Набоков.

Маленький Владимир научился читать по-английски раньше, чем по-русски. В «Других берегах», где писатель вспоминает своих гувернанток и учителей, почти целая главка уделена шотландцу мистеру Бэрнесу, который тренировал его в диктантах и на прощание произносил «лимерик (нечто вроде пятистрочной частушки весьма строгой формы»^[51]) о какой-то леди, кричавшей, когда ее сжимали. Набоков в мемуарах поместил свой перевод на русский этой очаровательной частушки: