Читать книгу - "Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо"

Озеро Немо, как и в старину, обрамлено лесами; весной здесь распускаются цветы, такие же свежие, как две тысячи лет назад. Озеро так глубоко лежит в старом кратере, что его поверхности редко касается ветер. Со всех сторон берега, одетые роскошной растительностью, круто спускаются к воде. Только на севере узкая полоска ровной местности связывает озеро с подножием холмов. Такова сцена трагедии^[357].

Здесь новый хранитель храма Дианы должен был убить своего предшественника, чтобы получить титул Короля Леса. С тяжелыми последствиями для всей будущей антропологии, одержимой этой темой, Фрейзер истолковал этот обряд, которому должно было предшествовать срывание ветки с определенного дерева, как жертву божеству или царю-божеству, как замену человеческим жертвоприношением смерти божества. Фрейзер был апостолом идеи научного изучения истории человечества, но мотивы его деятельности часто сомнительны. «Мы можем обнаружить, — высказывал он свои чаяния, — что цепь, которая связывает наши представления о божественном и представления дикарей, едина и неразрывна»^[358]. За двадцать пять лет трудов «Золотая цепь» выросла до двенадцати томов. Какое-то время вся наука находилась под влиянием работы Фрейзера, и хотя впоследствии мода от него отвернулась: академические традиции — это своего рода река Лета, они всегда отправляют гигантов в забвение, — антропологи до сих пор одержимы многими его идеями.

Тема «Золотой ветви» и в особенности глав о священных лесах и рощах, — память, сохраненная в природной среде, которая, насколько нам известно, существовала здесь всегда. У деревьев нет бессмертия, но есть изменчивость. У них есть жизнь, они способны ощущать опасность, к чему скалы и горы остаются равнодушными. Их надо сажать и выращивать, но когда они умирают и весной возрождаются, когда оплодотворяют слоями перегноя почву, на которой растут, они провозглашают жизненный цикл, обещающий человеку бессмертие.

Фрейзер собрал огромное количество примеров запрета на уничтожение деревьев. Например, ирокезы предпочитали делать каноэ из деревьев, упавших по естественным причинам, а не лишать гигантов права на жизнь. Даяки не рубили старые деревья, а поваленные ветром смазывали кровью, дабы умиротворить их души. В провинции Гуйян на юге Китая дровосеки не прикасаются к баньяну, чтобы не вызвать его месть. Для племени ваника на востоке Африки срубить пальму — преступление не менее тяжкое, чем матереубийство. От Палатина до Филиппин, от Тигра до Того лесорубы просят у дерева прощения, прежде чем срубить его^[359]. Эрисихтону, который срубил дерево в священном лесу Деметры, дриады внушили неутолимый голод^[360]. В рассказе китайского писателя XX века Хун Мая семья передумала рубить на дрова сосну, которая росла на семейном кладбище, потому что во сне явился седобородый старик и предупредил: «Мы жили в этом дереве триста восемьдесят лет, и судьбой нам назначено превратить его в гроб… Почему вы считаете, что можете срубить нас, когда захотите?»^[361]