Читать книгу - "Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков"

С разделением буддийских и синтоистских культов жрецам было запрещено служить в буддийских храмах, всем им предписывалось отрастить волосы, чтобы они больше не походили на буддийских монахов. Синтоистских жрецов катастрофически не хватало, и штаты святилищ стали пополняться за счет бывших буддийских монахов. Зафиксирован случай, когда все монахи древнейшего храма Кофукудзи в Нара подали коллективное прошение о том, чтобы им разрешили переквалифицироваться в синтоистских жрецов^[63].

Правительство говорило о том, что принцип неразделенности управления и ритуала (религии) имеет древние основания в японской истории. Отчасти это было так, но приверженцы этой идеи одновременно одушевлялись и российским примером, где православие фактически являлось государственной религией^[64]. Однако и разница была существенной: российский император не являлся первосвященником, он был лишь верным адептом, а в Японии императору приписывались жреческие функции.

В этом году отцу Николаю удалось тайно крестить в Хакодатэ трех человек. Это были первые православные японцы, крещенные в самой Японии. Николай знал, что идет против японского закона, что обращенных им людей ждут гонения. Только летом этого года было арестовано и брошено в тюрьму более 2400 последователей христианства. Но это не остановило отца Николая. Он был уверен, что религия стоит над государством, что спасение души не идет ни в какое сравнение с земными невзгодами.

Муцухито и его правительство остро нуждались в международном признании. Англия пошла навстречу. Тем более что к власти пришли ее ставленники. Через месяц с небольшим после первой встречи с императором Гарри Паркс вновь предстал перед ним. На сей раз – чтобы вручить верительную грамоту от королевы Виктории. Встреча состоялась в Осака, в храме Ниси Хонгандзи.

Сатов, в этот раз почему-то допущенный на аудиенцию (возможно, потому, что она состоялась не во дворце), писал, что занавеска перед троном была закатана наверх. «Когда Микадо встал, верхняя часть его лица скрылась от моих глаз [за занавеской], но я видел всего его всякий раз, когда он двигался. Его кожа была белой, возможно это было сделано искусственно; его рот был некрасив – врачи назвали бы его прогнатическим, но общее очертание было хорошим. Его настоящие брови были сбриты, другие – нарисованы инчем выше. Одеяние состояло из длинной черной свободной накидки на плечах, белой верхней одежды-мантии и широких фиолетовых штанов…

Сэр Гарри сделал шаг вперед, чтобы передать письмо королевы Микадо, который явно ощущал то ли робость, то ли стеснение, и принц Ямасина должен был помогать ему; его роль состояла в том, чтобы перенять письмо у Микадо. Потом Его Величество позабыл свою речь, но когда человек по левую руку от него немного подсказал ему, ему удалось произнести первое предложение. И тогда Ито [Хиробуми] зачел полный перевод, подготовленный заранее. Сэр Гарри представил каждого из нас, а затем адмирал [А. Кеппел] представил своих офицеров. Микадо выразил надежду, что все было благополучно с его командой, и мы, пятясь, вышли в прихожую…»

В связи с изменениями в политической элите, куда стремительно ворвались малознатные самураи, Муцухито пришлось встречаться и с ними, что вызывало у них неподдельный восторг и трепет, поскольку традиционно императора могли лицезреть только придворные не ниже пятого ранга, число которых составляло всего несколько десятков человек. Удивительно, насколько разным было восприятие ими Муцухито по сравнению с описаниями англичан. Так, и Митфорд и Сатов говорят о том, что кожа у императора – белая, а вот старший советник государя (санъё) Ёкои Сёнан (1809–1869) утверждает, что темная. Митфорд убеждает, что голос у Муцухито – тихий, а Ёкои Сёнан – что громкий^[65]. Ничего здесь не поделаешь: свой государь и чужой государь… Каждый обращает внимание на то, что ему ближе. Ёкои – единственный, кто отметил: в кабинете Муцухито имелся столик с принадлежностями для курения табака. Возможно, император в пору своей юности покуривал.

Ближайшее окружение императора прекрасно понимало, что нужны зримые свидетельства наступления другой эпохи. 1868 год оказался важнейшим с точки зрения создания новой эмблематики. Гербом дома Токугава считалась мальва, но теперь настал черед другого цветка. В апреле в качестве герба императорского дома была утверждена 16-лепестковая хризантема, ставшая одновременно и символом государства. Хризантема – символ долголетия и несгибаемости. Ее лепестки – пища отшельников и святых. До этого времени хризантема использовалась в гербах многих домов и даже буддийских храмов (например, в знаменитом Энрякудзи в окрестностях Киото), но теперь только император имел право на этот герб. Нечего и говорить, что торговать изображениями этого герба также запрещалось. Впоследствии было установлено, что запрет не распространяется на хризантему с числом лепестков меньше 12 и больше 25.

27 августа была проведена вторая часть ритуала интронизации – сокуи. Ранее Муцухито получил регалии, то есть была установлена преемственность по отношению к Комэй. Теперь следовало установить контакт с населением страны, представленным в лице придворных, которые принимали участие в ритуале. Простолюдины не присутствовали на церемонии интронизации, но в стране был объявлен выходной день, чтобы они могли спокойно отпраздновать наступление новой эры.

Церемония проводилась к югу от павильона Сисиндэн в Госё. Дождь прекратился только недавно, земля еще не просохла. Во внутреннем дворе поставили флаги с изображениями солнца и луны (штандарты императора), в землю воткнули ветки священного синтоистского дерева сакаки. В вознесенной синтоистским жрецом молитве-норито поминались предки правящей династии (божества Идзанаги, Идзанами и Аматэрасу, первоимператор Дзимму). Музыканты сыграли здравицу: