Читать книгу - "Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946 - Шарль де Голль"

Я, естественно, был крайне заинтересован в том, чтобы генерал Эйзенхауэр вошел в мое положение. Но независимо от того, какую позицию он займет, для себя я решил, что 1-я французская армия должна выполнить отданные мною приказы. В очередном письме, отправленном генералу Делаттру по телеграфу утром 3 января, я расставил все точки над «i». «Мне не очень понравилось, — писал я, — Ваше последнее послание… 1-я армия и Вы лично являетесь составной частью союзнической группировки войск в силу той единственной причины, что так решило французское правительство, и исключительно до того момента, пока им не будет принято иное решение… Если Вы уже приготовились или готовитесь оставить Эльзас, правительство не может пойти на это без крупного сражения, даже — и я повторяю это — даже если Ваш левый фланг оказался или окажется открытым в результате отвода войск Вашими соседями». Одновременно я отправил письмо Эйзенхауэру в подтверждение своего решения.

Итак, правительство взяло на себя всю полноту ответственности, и его воля была открыто провозглашена. Этого было достаточно, чтобы генерал Делаттр тут же приступил к действиям, которых я от него ждал. Он вложил в них всю свою душу и все умение. В тот же вечер, 3 января, он телеграфировал мне, что «один пехотный полк будет направлен ночью в Страсбур, а 5 января на место прибудет дивизия Гийома, готовая к обороне города».

Во второй половине дня 3 января я прибыл в Версаль. При мне находился Жуэн. Черчилль, получив мое послание, также собирался прибыть с желанием, судя по всему, выступить в роли посредника. Генерал Эйзенхауэр изложил ситуацию, которая действительно представлялась крайне серьезной. Он не стал скрывать ни масштабов и мощи немецкого наступления в Арденнах, ни появления у противника новых видов оружия, в том числе реактивной авиации и танков типа «пантера», которые поколебали моральный дух союзнических войск и поразили даже его самого. «В настоящее время, — говорил он, — главная угроза, похоже, предотвращена. Но необходимо вернуть утраченные позиции и вновь овладеть инициативой.

Мне, следовательно, надлежит восполнить резервы. Говоря об Эльзасе, где в течение двух суток противник развивает свой успех, я должен сказать, что кольмарский плацдарм делает наши позиции непрочными. Именно поэтому я отдал приказ занять другие, менее протяженные».

«Если бы мы проводили военные игры, — заявил я Эйзенхауэру, — я мог бы с Вами согласиться. Но я смотрю на вещи под несколько иным углом зрения. Отступление в Эльзасе ведет к захвату врагом французской земли. С точки зрения стратегии, к этому факту можно отнестись лишь как к тактическому маневру, но для Франции это означало бы национальную катастрофу. Ибо для французов Эльзас — святая земля. С другой стороны, поскольку немцы считают эту провинцию своей территорией, они в, случае ее захвата, жестоко отомстят населению за героически проявленный патриотизм. Французское правительство не желает возвращения немцев в эту провинцию. В настоящее время речь идет о Страсбуре. Я отдал 1-й французской армии приказ защищать город. В любом случае она подчинится моему приказу. Но будет прискорбно, если это вызовет распыление союзнических сил и, возможно, даже нарушит систему единого командования, на практике осуществляемую коалицией. В связи с этим я обращаюсь к Вам с просьбой пересмотреть Ваш план действий и самому отдать приказ Деверсу твердо удерживать позиции в Эльзасе».

Эти слова произвели на главнокомандующего впечатление. Однако он счел необходимым выдвинуть возражение принципиального порядка: «Для того чтобы я изменил свои военные приказы, — ответил мне этот выдающийся солдат, — Вы приводите политические причины». — «Армии, — возразил я, — созданы для осуществления политики государств. Вы знаете лучше других, что стратегия охватывает не только чисто военные, но и моральные факторы. Для французского народа и французских солдат судьба Страсбура имеет огромное моральное значение». В таком же духе по этому вопросу высказался Черчилль. «Всю жизнь, — заметил он, — я являюсь свидетелем того, какое место занимает Эльзас в чувствах французов. Я, как и генерал де Голль, думаю, что этот фактор следует принять во внимание».

Прежде чем согласиться с моей точкой зрения, генерал Эйзенхауэр предложил мне подумать, какая судьба ждет 1-ю французскую армию, если она решит действовать независимо от союзных армий. Он дал даже понять, что в этом случае американцы могут прекратить поставки горючего и боеприпасов. Со своей стороны, я также предложил ему хорошо подумать о том, что, позволив врагу разгромить оставшиеся в одиночестве французские войска, верховное командование рискует оказаться перед лицом непоправимого нарушения баланса сил, а лишив наши войска средств ведения боевых действий, вызовет по отношению к себе гнев французского народа, который может воспротивиться использованию на его территории железных дорог и средств связи, необходимых для союзнических операций. Я бы предпочел не думать о подобных перспективах, а уверовать в стратегическую мудрость главнокомандующего и его преданность делу коалиции, составной частью которой является Франция.

В итоге Эйзенхауэр согласился с моим видением сложившейся ситуации и сделал это со свойственным его характеру подкупающим чистосердечием. Он тут же связался по телефону с генералом Деверсом и приказал ему приостановить на данный момент отвод войск и ждать от него письменных распоряжений. Эти распоряжения были доставлены генералом Беделл-Смитом^[72] на следующий день. Я договорился с Эйзенхауэром, что Беделл-Смита будет сопровождать Жуэн, что для меня служило дополнительной гарантией, а для исполнителей приказов — доказательством достигнутого соглашения.

Сидя по-домашнему за чаем после острой дискуссии, Эйзенхауэр доверительно рассказал мне, насколько усложняют ему его задачу, в самый разгар переживаемого армиями кризиса, различные требования участвующих в коалиции правительств, всевозможные претензии недоверчивых командующих родами войск — сухопутных, военно-морских, военно-воздушных, принадлежащих разным странам, личные амбиции его главных помощников. «В настоящее время, — сказал он, — большие хлопоты мне доставляет Монтгомери, выдающийся полководец, но злой на язык критик и страдающий подозрительностью подчиненный». — «За славу надо платить, — ответил я. — Но Вы выйдете победителем». Покидая отель «Трианон», мы расстались добрыми друзьями.

Последующие две недели были заполнены событиями, связанными с битвой за Страсбур. 1-я армия вермахта развивала наступление со стороны расположенного у Агно леса, а XIX-я армия успешно форсировала Рейн к северу и югу от эльзасской столицы. Под Агно американцам пришлось отступить, но в конце концов им удалось остановить противника на Модере. У Гамбена дивизия Гийома, а на направлении Эрстена дивизия Гарбе и бригада Мальро также отступили, хотя в дальнейшем и восстановили положение. Но Страсбур неизменно оставался в наших руках. К 20 января появились первые признаки того, что враг выдохся и потерял боевой задор. Та же картина складывалась в Арденнах, где союзники вернули почти всю утраченную ранее территорию. На Восточном фронте русские перешли в яростное наступление. По всей Германии авиация союзников наносила сокрушительные бомбовые удары. На морских коммуникациях потери союзнических транспортных судов уменьшились. Гитлер, конечно, располагал еще силами продлить на несколько месяцев сопротивление великого народа и его великой армии. Но приговор истории был уже подписан, и сражением за Эльзас Франция поставила под ним свою подпись.