Читать книгу - "Василий Темный - Борис Тумасов"

И как быть? Чем участь великому князю облегчить?

Поднялся тверской князь, сел на край кровати. За оконцем еще ночь, только край неба посветлел.

А время-то, уже и на весну, кажется, повернуло, вон и морозы спали.

Того и гляди снега плющить начнет.

Борис накинул на себя кафтан, подошел к погасшей печи. Изразцы, какими она обмурована, уже остыли, но в опочивальне тепло держится.

Снова мысль, как помочь Василию?

А Шемяка ярится. Зло торжествует. Знает, ему быть великим князем московским. Князь звенигородский отказывается. Того и гляди со своими сторонниками московскими Шемяка на княжество великое усядется. Тогда сошлет всю семью великого князя Василия Васильевича в какой-нибудь отдаленный городишко…

Вспомнил прошлую Думу. Она была долгой, и бояре сидели подавленные. И только князь Холмский говорил резко:

– Великий князь Василий малый отряд лыжно вел, когда Улу-Магомет на реке Шерли на него целым полчищем напал. Полторы тысячи московских ратников полегло, а самого Василия Васильевича в полон увезли. Ровно тати, в ночи татары подступили. Надобно в единении с Москвой на Казань идти.

Однако бояре молчали, сидели, понуро головы склонив, а дворецкий обронил:

– С Москвой ты верно заметил, князь Михайло, да как с ней заедино, коли в Москве Шемяка суетится. Эвон, я уже слышал, он московского боярина Старкова к хану послал, с дарами Улу-Магомету, чтобы не отпускал Василия, держал в плену.

Дума зашумела:

– Ах он окаянный, отродье! В роду Рюриковичей такого не бывало.

– Да и кто полонен был, разве что князь Игорь Северский половцами?

В тот день разошлись бояре, так ничего и не приговорили. И только вчера боярин Семен сказал, предлагая:

– А не послать ли те, великий князь тверской, гонца к Улу-Магомету с дарами именитыми и просить выпустить князя Василия из неволи?

Тогда Борис ничего не ответил дворецкому. Но вот сегодня он готов сказать: он пошлет к Улу-Магомету в Казань его, боярина Семена. Пусть готовит Семен, что есть у них в казне, чем завлечь хана, дабы он отпустил Василия в Москву. А с дворецким в Казань поедет оружничий Гавря.

* * *

Весна еще не вошла в себя, но днями уже звенела капель, а ночами снег подмораживало.

Князь Борис с женой с богомолья возвращались, в карете на санном полозе ехали, кони цугом карету тащили весело. Великая княгиня сидела, тесно прижавшись к мужу, говорила чуть нараспев:

– Ты, великий князь, посольство в Казань наряжаешь, а есть ли деньги?

– Что по сусекам наскребем, с тем и отправим.

– Может, и не надобно? Все Твери в ущерб.

– Вот и я, Настюша, колебался. А ноне мыслю, ежели Тверь Москве не подмогнет, то кто же? Иль Василию, Рюриковичу, в неволе гнить? Может, нам с Москвой еще в одной борозде идти?

Промолчала княгиня. Князь покосился:

– Ты мыслишь, мне легко такое решение далось? Нет и нет. Однако Господь нас рассудит с Василием. Хоть и сказывают, благодеяние наказуемо, но надобно по-Божьему судить.

Великая княгиня долго смотрела на мужа, наконец промолвила:

– Может, князь великий, ты и прав, ибо сужу я как тверичанка, а ты как муж Русью болен.

Кони бежали резво. Щелкали бичи, гремела упряжь, перекликались конные отроки.

От монастыря дорога потянулась берегом Волги. Река уже взбухла, посинела. Борис выглянул в оконце кареты.

– Вот-вот тронется лед.

– Поди, к утру.

– Я, Настена, в прежние лета почти всегда выходил на берег, не прозевать, когда лед двинется. Любовался, как он трескаться почнет, стрелять, а потом двинется, как живой.

– А может, он и есть живой?

– Нет, Настена, все живое Господом создано, а реку в лед мороз заковывает.

Показалась Тверь своим посадом, избами и домишками мастеровых, церквями и собором, Кремником и хоромами.

– Вот и приехали, Настена. А я уж, к слову сказать, ноги отсидел.