Читать книгу - "Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906-1914 гг. - Гаральд Граф"

На ее рейде мы увидели наши корабли: «Цесаревич», «Славу» и «Богатырь» под флагом контр‑адмирала Литвинова[206], который он держал на «Цесаревиче». Это и был «Особый отряд назначенный для плавания с корабельными гардемаринами», или, как его сокращенно называли – «Гардемаринский отряд».

Гардемаринский отряд был сформирован для заграничного плавания с корабельными гардемаринами. После Японской войны было решено старших гардемарин Морского корпуса не производить сразу в мичманы, а зачислять на год в корабельные гардемарины и отправлять в плавание. Только после окончания этого плавания и сдачи экзаменов они производились в первый офицерский чин, то есть в мичманы.

Это решение было вызвано тем, что флот находил, что выпускаемые из Морского корпуса мичманы слишком неопытны для исполнения офицерских обязанностей на кораблях. Это, несомненно, имело свое основание и вызывалось плохой постановкой теоретического и практического обучения в Морском корпусе. Поэтому с назначением одного из самых выдающихся офицеров флота, капитана 1‑го ранга Русина, директором корпуса, вся организация обучения и воспитания в Морском корпусе была изменена. Адмиралы Русин и затем Карцов сумели поставить корпус на высокую степень налаженности.

Благодаря учреждению звания корабельных гардемарин в 1906 году выпуска в мичманы не было, и выпуск этого года был произведен в 1907 году, чему он был чрезвычайно недоволен. Соответственно, воспитанники Морского инженерного училища тоже не производились в инженер‑механики мичманы, а зачислялись в корабельные гардемарины механики.

Корабельные гардемарины получили форму, более приближающуюся к офицерской, то есть фуражку с козырьком, кортик и саблю. Погоны были как у гардемарин Морского корпуса, но не белые, а черные.

Первое же плавание корабельных гардемарин дало отличные результаты и обнаружило все пробелы практической подготовки Морского корпуса.

Ввиду того, что в составе отряда находились корабли разных типов, то, чтобы дать возможность всем гардемаринам ознакомиться со всеми типами кораблей, смены их периодически переводились с линейных кораблей на крейсеры и обратно.

На кораблях для гардемарин обычно отводился один из казематов. Поэтому их жизнь на кораблях была лишена всякого комфорта и мало отличалась от жизни матросов.

Гардемарины несли якорные и ходовые вахты, исполняя обязанности вахтенных офицеров, под руководством офицеров – вахтенных начальников. Кроме того, офицеры‑специалисты вели с ними регулярные занятия по всем специальностям. Для этого гардемарины разбивались на смены – штурманскую, артиллерийскую, минную и машинную. Изучая ту или иную специальность, они несли и соответствующие обязанности данных специалистов‑матросов. По окончанию программы по одной специальности гардемаринам производились проверочные испытания. Провалы на этих экзаменах грозили отставлением от производства и даже производством по Адмиралтейству[207].

Занятия велись очень строго, и экзамены тоже. Перед окончанием плавания все гардемарины аттестовывались офицерами‑преподавателями и офицером, заведывавшим ими. Выпускные экзамены производились «комиссией от флота».

В тот же день, как мы присоединились к отряду, к нам вселили смену гардемарин.

В их распоряжение был предоставлен правый кормовой каземат, так что они помещались не со слишком большими удобствами. Но это уже было их последним испытанием, и в мае они должны были быть произведены в мичманы.

У нас заведовал гардемаринами наш милейший помощник старшего офицера лейтенант С.Л. Коптев, а преподавать по специальностям должны были младшие специалисты. В том числе и я, как младший минный офицер.

В Бизерте мы получили первую почту из России. На кораблях получение почты является большим и радостным событием. Поэтому даже Морской устав регламентирует его, то есть вся почта передается писарем, ездившим за нею, старшему офицеру, и он ее лично раздаст офицерам. Командная почта передавалась ротным командирам, а те передавали письма для раздачи фельдфебелям. Все это было организовано так, чтобы письма надежным путем дошли до адресатов.

По случаю получения писем в кают‑компании царило приподнятое настроение и обсуждались известия с родины.

Гардемарин пришлось сейчас же взять в оборот. Их поставили на вахты и начались занятия. Старшим из гардемарин был Языков[208]. Это был сын капитана 2‑го ранга Языкова, бывшего командиром «Стрелка», когда я плавал несколько дней на нем. Он был милый и способный молодой человек. Да и вся смена была очень симпатичная, и никаких осложнений у нас с гардемаринами не происходило.

Работы было много. Старший минный офицер, милейший Федя Геркен, поручил мне заведование – телефонами, электрическим управлением рулями, сигнальными указателями, подводными минными аппаратами и т. д. Все эти приборы были неизвестных мне систем, и необходимо было в них хорошенько разобраться. Например, рекламируемые французами громкоговорящие телефоны не работали. При их установке какие‑то провода были перепутаны, и, когда вызывался один пост – отвечал другой. Как мы ни бились, но исправить их не смогли. Не лучше обстояло дело и с рулевым управлением. При проверках оно часто сдавало. Поэтому можно было опасаться, что если перейти на него в случае порчи паровой рулевой машинки, то оно тоже сдаст и может произойти катастрофа. Мы усиленно нажимали на француза, гарантийного механика, который плавал у нас, но он только пожимал плечами и уверял, что уже много раз писал на завод, а оттуда ответа нет.

Тщательности изучения всей нашей минной части требовало у меня и то обстоятельство, что я должен был объяснять гардемаринам действие всех механизмов, а это ведь было возможно, только если их хорошо знаешь сам. К тому же те были любителями доискиваться до всех деталей. Конечно, не оттого, что их так уже они интересовали, а потому что им доставляло удовольствие посадить преподавателя в «галошу». А мне совсем не хотелось срамиться. Кстати, как раз в первой смене оказался весьма ядовитый мужчина, Климчицкий[209], который делал вид, что он чрезвычайно интересуется какой‑либо деталью, и задавал всевозможные вопросы. Конечно, его можно было бы сажать на место, но и это бы он объяснил моим незнанием. Впрочем, он раз таки и поставил меня в тупик с каким‑то вопросом, касающимся минных аппаратов, и был этим чрезвычайно доволен, а мне пришлось делать вид, что я не замечаю улыбочек моих не в меру любознательных учеников.