Читать книгу - "Кровавый знак. Золотой Ясенько - Юзеф Игнаций Крашевский"

Тут он прервал себя смехом.

– Приблизительно срок?

– Неделя, не больше десяти дней, потому что иначе дело пропадёт.

Шкалмерский задумался.

– Это сделаете вы или никто, – добавил президент, обнимая его, – я имею к вам неограниченное доверие.

И он снова его обнял. Потом осмотрел комнату.

– Как вы сумели себе элегантно и по-пански всё устроить, с каким вкусом, ей-Богу, это в провинции невиданные вещи. Я вас поздравляю за все дары Божьи!

Он снова начал смеяться и трястись, хоть не было над чем. Шкалмерский стоял с будто бы весёлым выражением лица, но в действительности достаточно обеспокоенный. Слова президента щекотали его самолюбие, но это требование кредита казалось ему непонятным.

Прочитал ли бывалый старик что-нибудь на физиономии адвоката, или захотел ещё больше приобрести его расположение, уже в минуты, когда разговор был окончен, он схватил его за руку и приблизился к его уху.

– Послезавтра у меня охота, – сказал он, – но составленная из самых избранных; графы П… вы, князь С., граф 3., приезжайте завтра вечером, переночуете, развлечёмся. Баронша, которая вас, благодетеля, высоко ценит, будет вам рада, а о себе говорить не нужно. Ха! Ха! Ха!

И начал его обнимать и целовать до удушения. На лице адвоката от этого приглашения так блестело какое-то блаженство, такая радость, что даже обещанное присутствие графов П., князя и компании не вполне могло их объяснить. Глаза его засветились, он поцеловал президента в плечо, а старик, заметив эффект приглашения, под усами улыбнулся и ещё раз его обнял.

– Но тихо, а то я должен буду пригласить других, а хочу иметь только самое избранное общество.

Адвокат зарумянился, президент доверчиво опёрся на его плечо и, обратив разговор на цены на пшеницу, они направились в салон в ту минуту, когда служащий вошёл с водкой на подносе, объявляя об ужине.

Хотели или нет, должны были игру бросить.

За спальным покоем открытая столовая зала сияла светом, отражающимся в хрустальных бокалах. Посуда была панская, ужин изысканный, два фазана с перьями вверх по обеим концам стола. В углу целая батарея бутылок, убранных в золото, серебро и разноцветные шапочки.

У всех гостей, даже у тех, кто немного проиграл, глаза улыбались, а у некоторых сердца сжались от зависти.

– Смотри только, – сказал советник потихоньку доктору, – я не раз был у Потоцких, но, даю слово, они так не выступают.

– Потому что это паны от предков, не имеют такой роскоши, как карьеристы, – ответил доктор, – на обеде я предпочитаю быть у банкира, который из-за трёх грошей ссорится с бедным, чем у князя, который даёт милостыню. Возьми это себе, советник, за правило: настоящий достаток и панство не нуждаются в рисовании, а банкроты всегда выступают.

– Фазаны! – пробомотал советник сквозь зубы, со злобной улыбкой. – Фазаны!

Другие, может, то же самое думали, сказать не смея, – но радостно сели за стол. Президент, который (круглое брюхо не лгало) был скорее обжорой, чем гурманом, дал наполнять себе тарелки, а ел и пил за троих.

По прошествии некоторого времени, когда желудки уже немножко успокоились, хозяин, налив сначала в рюмки Ro-ederer carte blanche, поднялся с места, держа свою рюмку в руке.

– Господа! – сказал он голосом, на который обратились все головы. – Господа, позвольте мне на минуту взять голос, чтобы выразить чувства, которые, я не сомневаюсь, вы все со мной разделяете. Нет вида больше волнующего благородные сердца, чем добродетель, проверенная рядом долгих лет, долгими битвами, увенчанными победой, признанная повсеместно даже неприятелями и завистниками.

Господа! Представление о такой добродетели, являющейся для новых поколений примером, даёт нам присутствующий тут президент, который соизволил почтить мой бедный дом своим милостивым присутствием. Пусть мне будет разрешено почтить его, выразить мою благодарность и быть в то же время переводчиком тех чувств уважения и глубокого почтения, какие ему единогласно отдаёт всё гражданство. Поднимаю за здоровье нашего очень уважаемого президента благодетеля!

Президент встал, тронутый до слёз, смеясь и плача, и, начав обниматься и целоваться на все стороны от хозяина, не мог уже отвечать; за его здоровье выпили с громкими аплодисментами. Только отдохнув минуту и отдышавшись, он попросил позволения сказать несколько слов с кресла.

Достойный старец сказал:

– Я чувствую себя тронутым до слёз вашей добротой, достойные сограждане, а особенно друзья моего адвоката, который красноречивыми словами признал мои малюсенькие заслуги. Это прекрасный день в моей жизни, но я показал бы себя неблагодарным и не отвечал бы вашим желаниям, которые читаю по глазам, если бы также не поднял заслуг и талантов уважаемого адвоката. Разглагольствовать о них нет необходимости, молодой, в самом рассвете сил, когда другие только начинают добиваться имени и популярности, он их завоевал наступательным боем и честностью. Ставлю его в пример, господа, нашей молодёжи. Vivat! Да здравствует!

Громкое Vivat! повторилось за тостом президентом, все начали проталкиваться и обнимать хозяина, который благодарил президента, президент его целовал, смеялся, и ужин, может, на этом закончился бы, но чувство благодарности велело адвокату пить за здоровье всего дома ясновельможного президента.

Тогда последовали новые объятия, новые крики, в головах уже шумело после бордо, после портвейна, после шампанского, некоторые в страхе дальнейших рюмок тайком выскользнули из салона, когда слуга внёс на огромном подносе hungaricum, а хозяин заверил, что не заслуживает имени гражданина тот, то по старому обычаю не выпьет токай.

Президент, который, взглянув на янтарный цвет вина против свечи, коснулся его губами, воскликнул:

– Мой господин благодетель, не жаль мне испробовать. Капка, токай, я уже давно такого вина не вкушал, нектар, амброзия!

Он поднях глаза.

– Запах, вкус несравненные.

Все восхищались. Доктор, держа в руке рюмку, шепнул советнику:

– Я знаю это вино, десять рублей бутылка, но я его у адвоката не пил; выступает, выступает.

– Это всё для президента, – отпарировал советник.

– Разумеется, не без причины.

Только некоторые любители остались ещё у рюмок, другие медленно вышли в первые покои, несколько ушли домой. Токай с подносом и бутылками проехал по залу и снова взялись за игру с новой охотой и бравадой. Только президент, попросив прощения у хозяина, потихоньку прошёл, провожаемый им, в прихожую, где нашёл лакея, оделся, обернулся платком и, спустившись в его обществе, сел в ожидающий его экипаж.

– Я буду помнить о деле, – сказал адвокат.

– И о завтрашнем дне, о завтрашнем дне, подождём вечером скромный ужин, – шепнул президент, смеясь, – потому что у меня такой роскоши не найдёте.

– Пане президент