Читать книгу - "На златом престоле - Олег Яковлев"

«Пора давно замуж ей. Всё не хочет, отвергает женихов одного за другим», — думал Ярослав, глядя на некрасивое длинное лицо сестры с густыми светлыми бровями и мясистым прямым носом.

«А может, в схимницы идти задумала. Кто ж её знает?» — Он вздохнул и покачал головой, обратив внимание на простое, без всякого узора и изыска, тёмное платье княжны.

В залу медленно вошёл опирающийся на тяжёлый посох, поддерживаемый женой и сыном, старый слепой Петрок Власт. Ярослав недолюбливал этого ныне калеку, а в недалёком прошлом гордого спесивого польского можновладца^[207], помнил, что ещё покойному деду сотворил он немало зла.

— Многие лета тебе, княже Ярослав! — пробасил неожиданно громким голосом Власт.

«Эх, если б не тётка... Гнал бы я тебя взашей. Отослал бы прочь, и не поглядел, что слаб и слеп. Сидел бы ты не на княжьем пиру — в келье убогой».

Ярослав сухо ответил на приветствие старого пана:

— Здравствуй и ты.

Маленького роста, живая и бойкая Мария Святополковна устроилась на лавке рядом с мужем. Быстро оглядев всех собравшихся, она лёгкой насмешкой оценила богатое одеяние Ольги, сочувственно кивнула Елене, расцвела улыбкой при виде Фроси и Владимира. Души не чаяла дочь покойного киевского князя Святополка Изяславича в детях, и Ярослав, когда был мал, не раз получал от неё ласку и подарки.

Молодой князь вспоминал, как потчевала его с сёстрами Мария пряниками и пирожками. Да, что ни говори, а детство — золотая пора.

Последним явился Святополк Юрьевич. Видно, только из сторожи, едва кольчугу снял в гридне да облачился в пурпурное корзно поверх такого же цвета рубахи с расшитым воротом. Волосы тёмные разметались по плечам, усы вытянуты в тонкие стрелки, на поясе — меч в обитых сафьяном ножнах. Служивый князь, за хорошую плату выполняет разноличные поручения Ярослава, стойно добрый воевода.

Зажглась наконец на небесах первая звёздочка. Ярослав по обычаю трижды обошёл залу с кутьёй, затем взял в руку горсть кутьи и выбросил за окно. После благословил с кратким молебствием трапезу Яким, и все расселись по местам. Ели двоезубыми вилками, резали рыбу и мясо тонкими ножами ромейской работы. Всё было тихо, культурно, без лишней суеты и шума. Здравицы говорили короткие, виночерпии разливали вино в чары из широких ендов. Сытых детей вскоре увели, вслед за ними, благословив напоследок Ярослава, отправился в свои покои и Яким. Князь слышал, как стихали в переходе его тяжёлые шаги.

— Скоро в собор ехать, — промолвил Ярослав.

Собор Успения Богородицы на Подоле ещё не был окончен, но уже вознеслись к небесам крытые свинцом купола — луковицы, уже высились сурово белокаменные апсиды, уже отделаны были две наружные галереи с конусовидными башенками и витыми хрупкими на вид лесенками. Фрески украшали внутреннее убранство храма, а вверху, под самым куполом, Богородица в голубом мафории простёрла над прихожанами воздетые вверх руки, словно моля Сына Своего о спасении их, грешных людей. Ярослав не мог без слёз смотреть на Богородицу, искусно вырисованную художником Дионисием, монахом из Лелесова монастыря.

Именно такой видел он её на иконе у себя в опочивальне, именно так, к заступнице и защитнице, а ещё — к любящей всех их матери относился он к ней. И приходили на ум слова молитвы...

Пир будет продолжен завтра, сейчас же они забирались в возки и при свете факелов, окружённые гриднями и ближними боярами, ехали через ворота крепости вниз, на светящийся огоньками лучин Подол. Скрипели полозья, лаяли собаки, плыл над верхним городом, Галичьей горой и соседними увалами мерный колокольный звон. В соборе всё будет ярко и красочно, будет торжественно, в нём он, Ярослав, отвлечётся, наконец, от будничных хлопот, от державных забот и помыслов, какие почти никогда не бывают чисты.

— Грешен, грешен аз, — чуть слышно шептал он в темноту, вспоминая и гнев свой, и раздражение, и ковы прежние. И ещё он знал, что волшебная рождественская ночь закончится, а земные тёмные делишки продолжатся, и он опять будет каяться, опять будет лить слёзы, но иначе ведь нельзя — такова княжеская доля. Иначе всё пойдёт прахом, и ни семьи у него не будет, ни этих тихих вечеров, и земля эта, которую он, по сути, поставлен оберегать и боронить, исшает, пропадёт, обратится в ничто. Ради Земли он готов был идти на жертвы, ибо знал — нет для него иного. Пусть ковы, пусть порушение роты, но Русь Червонная должна жить и цвести.

Впереди, он знал, ждали его нелёгкие годы бурь и больших дел.