Читать книгу - ""Сыны Рахили". Еврейские депутаты в Российской империи. 1772-1825 - Ольга Минкина"

В период заседаний Первого еврейского комитета поверенные действовали параллельно с официальными депутатами. Так, в упоминавшемся выше казусе с высылкой евреев из Смоленска в защиту высылаемых выступили Ноткин (возможно, в качестве еврейского депутата)^[610], а затем поверенный смоленских евреев золотых дел мастер Шлеймович. Последний в начале июля 1803 г. добился аудиенции у В.П. Кочубея и «представил… от себя и от товарищей своих, в Смоленске находящихся» жалобу на местный магистрат, инициировавший высылку евреев, и губернское правление, осуществлявшее эту репрессивную меру, несмотря на наличие у евреев паспортов на временное пребывание в городе^[611]. Кочубей распорядился приостановить высылку до издания нового положения о евреях^[612], что и было исполнено^[613]. Примечательно, что в качестве инициативного документа дела фигурировало не прошение Ноткина, а просьбы (возможно, даже устные) куда менее значительной фигуры – Шлеймовича. Отметим, что ремесленник, пусть даже такой высокой квалификации, как золотых дел мастер, находился на низкой ступени социальной иерархии в традиционном еврейском обществе. При том что определенная дифференциация между более или менее престижными профессиями, между владельцами мастерских и ремесленниками, работавшими по найму, четко осознавалась внутри самой ремесленной среды, еврейская элита одинаково презирала всех ремесленников, независимо от имущественного статуса. Последнее выражалось в первую очередь в недопустимости брачных союзов между этими двумя группами еврейского населения. В свете этого выдвижение ремесленника в качестве представителя еврейской общины перед центральной властью выглядело довольно необычным^[614].

Более традиционной формой выражения еврейских интересов были выступления от имени кагалов. Так, после пожара в Брест-Литовске, 19 февраля 1802 г. члены местного кагала Абрам Елиович, Гершко Йоселевич, Герцель Лейбович и Абрам Мордкович обратились со всеподданнейшим прошением о выдаче ссуды из казны на восстановление еврейского квартала и об освобождении от податей^[615]. В начале прошения главы кагала выступают от лица брестских «обывателей» в целом, которые заранее приносят благодарность за императорское милосердие, и только затем – от лица «брестского еврейского общества». При этом «еврейское общество» не тождественно кагалу^[616]. Осознавая свое выступление как «ощутительную дерзость», кагальные тем не менее стремились доказать, что кагал является частью государственного аппарата, и, следовательно, восстановление сгоревшей кагальной избы и домов членов кагала следует осуществить за казенный счет^[617]. «Кагальная изба», таким образом, приравнивается к «присутственному месту», а дома членов кагала – к «казенным квартирам»^[618].

Особую роль сыграли «мнения» кагалов в разработке «Положения о евреях» 1804 г. Уничижительная характеристика содержания этих документов в докладе Первого еврейского комитета, почти дословно воспроизведенная в справке о еврейских депутатах, подготовленной Четвертым еврейским комитетом^[619], убедительно опровергается «мнениями» киевского и минского кагалов 1804 г., впервые введенными в научный оборот Дж. Д. Клиером^[620]. Однако изложение Клиера отличается краткостью и рядом неточностей, что ставит перед нами задачу охарактеризовать данные документы подробнее. Из работы Клиера можно понять, что содержание представленного кагалам проекта «Положения о евреях» реконструируется исключительно по «мнениям» кагалов^[621], тогда как в составе того же архивного дела, что и «представление» минского кагала губернатору, отложились в копии «Статьи, сообщенные еврейским депутатам»^[622] комитетом, т. е. проект «Положения о евреях», предложенный на рассмотрение сначала депутатам, а затем кагалам.

«Минский кагал в виде всего здешнего еврейского общества»^[623], а также «с собранными из всей губернии членами»^[624] (очевидно, имеется в виду практиковавшееся в особо важных случаях расширенное совещание глав кагала с состоятельными членами общины, не входившими в кагал, и представителями от прикагалков) 10 марта 1804 г. представил свое мнение гражданскому губернатору З.Я. Карнееву. Кагал постарался заверить комитет, что вполне поддерживает идею привлечения еврейского населения к земледелию. Но поскольку добровольно к земледельческому труду могли обратиться только бедняки, не имеющие денег на покупку земли и обеспечение хозяйства, следовало «позволить достаточным из евреев купцам покупать земли»^[625] и заводить на них фабрики, на которых работали бы бедные евреи. Когда они «привыкнут к работе» и «поправят свое состояние», то их можно будет там же перевести на земледельческую работу. Кагал особенно настаивал на том, чтобы еврейские землевладельцы «в приобретенных покупкою к фабрикам деревнях могли пользоваться правом помещичьим здешнего края»^[626] и заводить винокуренные заводы. Содержавшийся в проекте «Положения» запрет на продажу евреями спиртного в сельской местности минский кагал предлагал оставить только в качестве запрета на торговлю евреями помещичьей водкой на помещичьих землях («кроме мелочной по шинкам в деревнях продажи через евреев»^[627]), тогда как евреи-землевладельцы и крупные откупщики могли торговать алкоголем «по деревням на праве помещика»^[628]. Для проведения этой программы в жизнь требовалось также специальное правительственное распоряжение, «дабы иногда от неразумения не могло местное начальство их стеснять»^[629]. Таким образом, одна из главных тенденций «Положения» – превратить евреев в «нормально» организованный народ с сословным делением, соответствующим организации остального населения, – получает в «мнении» минского кагала неожиданное, но вполне логичное продолжение. В предложении минского кагала фактически выделяется сословие своего рода «еврейских дворян», тогда как статус низших слоев еврейского общества снижается еще больше. Последние (несмотря на то, что кагал счел нужным особо оговорить, что евреи-землевладельцы будут расселять их в своих владениях «как вольных людей по контрактам»^[630]) подвергались опасности возможного закрепощения. Понижением статуса в глазах еврейского общества было и само обращение к земледелию, что отмечается и в «мнении» кагала^[631].