Читать книгу - "Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908-1914) - Юлия Лунева"

Когда 24 октября (6 ноября) 1912 г. турки потерпели очередное поражение под Чорлу и остановились на чаталджинской линии, расположенной на перешейке между Черным и Мраморным морями, в 45 километрах от Константинополя, в Петербурге началась паника. «Новое время» писало: «Все время русская экспортная торговля находится под страхом за Проливы… Не надо забывать, что наш хлебный вывоз достигает в настоящее время полутора миллиардов рублей, причем шестьдесят процентов направляется через Черное море… Закрытие Дарданелл, которое представляется весьма вероятным, если не будут сделаны надлежащие воздействия, повлечет за собой настоящее бедствие для России»^[490].

Сам Сазонов считал, что кампания в печати в какой-то мере даже облегчает его задачу: «…Мы все же до известной степени могли использовать представление о кажущемся разладе российского правительства и общественного мнения, чтобы склонить кабинеты к мысли о необходимости считаться с трудностью нашего положения и бороться с натиском нашего общественного мнения»^[491].

В царском правительстве обсуждались планы решительных действий в зоне Проливов. В 1 час 30 минут ночи с 25 на 26 октября (с 7 на 8 ноября) русский морской министр И. К. Григорович срочно телеграфировал Николаю II, находившемуся в то время в Спале: «Всеподданнейше испрашиваю соизволения вашего императорского величества разрешить командующему морскими силами Черного моря иметь непосредственное сношение с нашим послом в Турции для высылки неограниченного числа боевых судов или даже всей эскадры. Когда в этом наступит надобность, по требованию гофмейстера Гирса [посла России в Турции]». Мера эта была вызвана желанием ускорить получение распоряжения, не ожидая сношений с Петербургом. В 10 часов 32 минуты утра 26 октября (8 ноября) Николай II в ответ телеграфировал на имя морского министра: «С самого начала следовало применить испрашиваемую меру, на которую согласен»^[492]. Было решено подготовить десант в 5 тыс. человек для защиты христианского населения в случае анархии в турецкой столице. Для этого в Одесском военном округе были приготовлены бригада пехоты, стрелковый полк и две полевые батареи. Цели, преследовавшиеся при этом, выходили за рамки объявленной защиты европейцев. В справке, составленной в морском Генеральном штабе, говорилось: «Очень было бы важно воспользоваться малейшим предлогом и перебросить хотя бы небольшой отряд на европейский берег Босфора, заняв Буюк-Дере, хотя бы для того, чтобы обеспечить безопасность нашего охранного отряда в Константинополе и служить для него резервом. Оккупацию Верхнего Босфора можно было бы затянуть на очень долго, и тогда легче будет там остаться навсегда. Твердое же занятие Верхнего Босфора уже наполовину разрешает наболевший вопрос о Проливах»^[493]. Практическое осуществление этого плана натолкнулось на непреодолимое препятствие. Успех операции гарантировала только внезапность ее проведения. Черноморский флот не располагал необходимым числом транспортных судов для одновременной переброски 5-тысячного отряда. От плана пришлось отказаться и еще по одной веской причине. Франция и Англия решительно выступили против такой операции. Без их согласия царское правительство не отважилось на эту меру. Нежелание союзников помочь России осуществить свою заветную мечту объяснялось прежде всего их собственными экспансионистскими планами в Турции. Нерешенный вопрос Черноморских проливов был залогом того, что Россия останется в Тройственном согласии и выступит в предстоящей войне на стороне Франции и Англии.

Возможное вступление болгар в столицу Османской империи неизбежно привело бы к вмешательству других держав в проблему Константинополя, что лишило бы Россию всякой надежды на приобретение Проливов. С другой стороны, российское правительство опасалось, что успехи Сербии могли вызвать вмешательство в ход событий Австро-Венгрии, что породило бы ненужные для него осложнения.

Наметившиеся признаки австро-болгарского сближения еще больше беспокоили Петербург. Активность России в это время была направлена на то, чтобы не допустить захвата Болгарией Проливов. Российский империализм, который с мечом стоял у изголовья «безнадежно больного человека» и издавна стремился к приобретению Константинополя, теперь, перед угрозой захвата Проливов Болгарией, вынужден был выступить в несколько необычной для себя роли «защитника» независимости Турции^[494]. Все эти соображения побуждали Россию, с одной стороны, предостеречь Болгарию от вступления в Константинополь, а с другой — добиваться от Англии и Франции предъявления Болгарии подобных же требований. Российское правительство действовало быстро и решительно. Петербург предложил державам выступить в защиту следующих принципов: 1) полное сохранение власти султана в Константинополе и его районе; 2) сохранение номинального турецкого суверенитета во всех остальных провинциях европейской Турции с проведением коренных реформ под непосредственным контролем и гарантией великих держав; 3) никаких территориальных изменений для воюющих. Район Константинополя определяется линией от устья Марицы до Черного моря с включением Адрианополя^[495].

Учитывая создавшуюся обстановку, Германия предложила Англии и Франции как державам, также заинтересованным в сохранении независимости Турции, совместно обсудить, какое удовлетворение можно было бы дать Балканским государствам, не нарушая в принципе территориальной целостности Османской империи.

Грей телеграфировал британскому послу в Берлине: «Я разделяю взгляд германского правительства на необходимость державам вообще и Франции, Англии и Германии в частности держаться в контакте». «Что касается самого германского предложения, то мой английский коллега, — телеграфировал французский посол в Лондоне Ж. Камбон Пуанкаре 29 октября (11 ноября), — продолжает относиться к нему благоприятно… Сэр Э. Гошен не далек от мысли, что статс-секретарь, которого он считает русофилом, полагает, что петербургское правительство не отвечает настроению русского народа и что следует предложить петербургскому правительству компромиссный выход, на котором сошлись бы державы, но который общественное мнение в России не приняло бы от своего собственного правительства»^[496].