Читать книгу - "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков"

17 февраля. […] В Гродненском лазарете — один подозрительный случай по азиатской холере. Обошел все палаты; всех обласкал — особенно врачей, на к[ото]рых вчера только что был сделан грубый набег полковником из-за вздорных слухов, что-де раненых не перевязывают. Я делаюсь центром, куда попросту обращаются со своими слезницами все труждающиеся и обремененные санитарные чины армии, рассчитывая получить заступничество и поддержку.

После обеда — ленивая пушечная пальба. Погода захмурилась. Оно, пожалуй, и хорошо: уж не вылетит немецкий аэроплан и не бросит бомб, что обычное явление в светлую солнечную погоду.

Дивизии наши растаяли до 3–4-тысячного состава.

18 февраля. Оттепель. После обеда в компании с дежурным генералом, своим полковником и командир[ом] Старорусского полка отправились на знаменитую «высоту 103» (собственно — 100,3)^[403], на к[ото]рой полегли тысячи наших и немецких воинов; шло артиллерийское состязание; усеянное поле искалеченными и обезображенными трупами представляло прегрустную и потрясающую картину. Как нечеловечески жестоки правители народных масс, здравствующие и благоденствующие, и как невежественны слепо идущие на смерть эти массы…

«Высота 100,3» по своему господствующему положению в отношении г[орода] Гродно должна была бы еще в мирное время быть соответствующим] образом укрепленной, чего не сделано по экономическим расчетам; при набеге же немцев ее не сочли нужным удержать за собой и дали возможность немцам ее занять; потом уже сообразили всю важность ее для защиты Гродно, и было приказано эту высоту взять во что бы ни стало; атаковали несколько раз, наложили гекатомбы трупов, но безуспешно; овладели ей лишь вчера, но уж без боя, так как немцы, принужденные к отступлению, сами ее очистили. Отступают же немцы не под напором нашей армии, а вследствие оказываемого на них давления с Праснышского района — со стороны 12-й армии. […]

Генералы Епанчин и Леонтович^[404] будто бы предаются суду. Это — хорошо. Кайгородова-комендантша оказывается типичной хохлушкой, а не немкой. Теперь уверяют, что немка — жена старшего врача Гродненского военн[ого] госпиталя д-ра Троицкого. […]

19 февраля. […] Сегодня лично пришлось мне слышать от самого пострадавшего о жестокостях тевтонов: возвратился из плена священник Камского полка^[405], к[ото]рый рассказывал невероятные вещи — как ему плевали в лицо, били, сорвали наперсный крест; первое время все не верили, что он священник, а принимали за казака; так же обращались и со всеми нашими офицерами. С французскими и английскими пленными обращение будто бы лучше. […]

Грустно-обидное отношение властей к военным врачебны[м] учреждениям по сравнению с краснокрестскими. Для помещения последних прямо бесцеремонно выгоняют первых. […]

20 февраля. […] О происшествии в Гродненском военном госпитале: приехал чуть ли не «на белом коне» к[акой]-то самозванец, назвавшийся великим князем, разругавший всех врачей бродягами, сволочью и нецензурными выражениями], а затем ускакавший; самозванство раскрыто было лишь много спустя, вышла настоящая трагикомедия, к[ото]рая могла бы дать сочный материал для преинтересного фельетона Дорошевича…^[406] Одержимых спортивным азартом по части охоты за медицинским персоналом — уйма, и их тем больше, тем ожесточеннее в преследовании своего «внутреннего врага», чем хуже складываются у них дела с «внешним врагом»… Дал бы Бог, ч[то]б[ы] утвердили командующим нашей армии Радкевича: все же легче будет нам, врачам, дышать при нем.

Посмотрю кругом — какое множество людей, живущих теперь войной и за счет войны; какой процент из них руководится в своих действиях лишь чистыми идеальными побуждениями?!

[…] Сегодня поднялась целая буря: генерал-дежурный при [Верховном] главнокомандующем Кондзиоровский^[407], видите ли, заметил одиночно следующих раненых, и по обыкновению, конечно, с промокшими у нек[ото]рых повязками. Так почему они смели идти не в порядке и чуть ли не нога в ногу?! Если наши вожди будут все косоглазить и смотреть не в надлежащую сторону, то быть беде, и, пожалуй, еще более горшей, чем какую только что пережила наша армия!

21 февраля. t° — 6°R^[408]. День серенький; в полдень показалось и солнышко. В штабе настроение приподнятое. Нами заняты Липск — Сопоцкин и Штабин^[409]; приказано командующим отрезать пути отступления немцам занятием фронта Слободка — Сувалки — Августов; не верится, ч[то]б[ы] нам это удалось.

Раненых прибывает множество. «Самострелов» имеется сколько угодно и среди офицерства. По врачебному нашему милосердию все они сходят за раненых героев! Ввиду того, что у нас, врачей, эти герои видят всякую песчинку в глазу, у себя же не замечают и бревна, счел вполне уместным сделать сегодня конфиденциальный доклад начальнику штаба Попову «на его благоусмотрение» об эксквизитном случае умышленного саморанения командира Черниговского полка^[410] Ступина^[411], за каковые деяния так строго преследуются нашими витязями солдатики. Пусть «витязи» познают самих себя! Этот Ступин через комендантшу, в лазарет коей он лег, всех поставил на ноги заявлением желания поскорее эвакуироваться в Москву. А интересна была бы строго проведенная статистика всех случаев мазурничества и уклонения от службы путем саморанений и всяких заболеваний резервными б[олезня] ми офицерских чинов! Чинов, к[ото]рые при этом еще получают награды «с мечами»!

22 февраля. […] Мы продвигаемся к Августову, с севера же, со стороны Кальварии, наша конница действует так плохо, что рассчитывать на устройство для отходящих немцев к[акой] -либо ловушки нечего и думать^[412]. Неизвестно, как развиваются наши действия со стороны Ломжи, Осовца в 12-й армии.