Читать книгу - "Адмирал Колчак. Протоколы допроса - Николай Стариков"

Колчак. Эта атмосфера борьбы мне представлялась чрезвычайно неблагоприятным обстоятельством для того, чтобы вести какую-нибудь работу. Я видел после нескольких заседаний, что деловые решения не выносились, а велся все время спор политического характера и порядка. Я несколько раз приходил к убеждению, что работать в такой атмосфере нельзя, о что мое единственно остается — ехать непосредственно в армию. Я это высказывал генералу Болдыреву, у которого довольно часто бывал, говоря ему, что я положительно не чувствую себя пригодным для той деятельности, какая мне выпала. Я — военный техник, могу заниматься чисто военным делом, но эта обстановка меня отвлекает совершенно в другую сторону, которая для меня является нежелательной. Тут явилось еще одно весьма серьезное осложнение, с которым мне пришлось встретиться, когда я активно выступил на почву политической борьбы. Это — вмешательство чехов.

Представителей чехов, насколько мне помнится, в Омске было два — Кошек, который впоследствии был здесь, и Рихтер, которого я потерял из виду. Дело в том, что там шла борьба главным образом на счет персональных назначений в состав министров, и она главным образом концентрировалась вокруг Михайлова, на включении которого настаивало Сибирское правительство, и Роговского, которого выдвигала Директория и которого хотели сделать министром государственной безопасности, но впоследствии назначили на должность директора департамента милиции, т. е. в сущности товарища министра внутренних дел. Кроме того, было там несколько других вопросов. В это время поднимался вопрос о Сибирской Областной Думе, которая была в Томске. Вопрос этот не имел особенной остроты, потому что представитель Директории Авксентьев совершенно определенно заявил, что он берет на себя решение вопроса о роспуске Думы. Эта Дума была распущена после поездки самого Авксентьева, в Томск.

Вот это самое персональное назначение различных лиц в состав совета министров и вызвало вмешательство чехов. Оно состояло в том, что оба представителя чехов порознь явились к Вологодскому и затем к членам Директории и некоторым министрам, и заявили от имени национального чешского совета, что чехи не согласны на кандидатуру Михайлова и еще нескольких лиц, я точно не помню кого, и что они настаивают, чтобы, эти лица не были включены в состав Сибирского правительства. Для меня, как для человека нового, вопрос о кандидатуре Михайлова или кого-либо другого стоял совершенно открытым, — я их раньше не знал, не встречался ни с Михайловым, ни с другими членами правительства, — и когда вопрос поднимался, молчал, потому что никаких причин говорить против этих лиц у меня не было. В заседании председатель Вологодский доложил о появлении у него одного из чешских представителей с упомянутым заявлением, да еще подкрепленным тем, что если состав будет неугоден национальному чешскому совету, то чешские войска оставят фронт.

Перед этим я говорил с генералом Болдыревым, и он мне сказал, что с чехами у него очень трудно идет дело, что чехи бросают фронт и не желают больше драться. Для меня таким образом оставление чехами фронта было ясно, а заявление чешских представителей Кошека и Рихтера о том, что если не произойдет изменения в составе совета министров, то они оставят фронт, — у меня вызвало совершенно определенную мысль, что они играют, что они и без этого фронт оставили бы, и что эта угроза недействительна. Я высказал свое мнение совершенно определенно. «Я не имею чести быть знакомым ни с Михайловым, ни с другими членами правительства, но для меня сегодняшний визит Кошека и Рихтера является совершенно императивным для того, чтобы я поддерживал кандидатуру этих лиц. Я настаиваю, чтобы правительство резко и определенно раз навсегда пресекло вмешательство чехов в наши внутренние дела, которые их ни с какой стороны не касаются». Так и было сделано. Совет министров категорически постановил о включении в состав совета министров тех лиц, которых он намечал ранее, и затем остановился на вопросе о Роговском.

Нужно сказать, что Директория в это время тоже разделилась на две группы, — одна, состоявшая из Авксентьева и Зензинова, и другая, которая состояла из Вологодского и Виноградова; Болдырев стоял посредине. Как человек военный и верховный главнокомандующий, он не занимал определенной политической позиции по отношению к той или другой группе. Из всех членов правительства я встречался только с одним Болдыревым; с Авксентьевым я обменялся визитом и виделся с ним на банкете.

Денике. Как относился Болдырев к этой борьбе?

Колчак. Болдырев думал, что надо всеми силами уладить это дело и итти на известный компромисс, что потом все устроится, но теперь нельзя создавать раскола, который отразится на армии и на положении дел на фронте. Он старался быть как бы примиряющим началом в этой Директории между двумя борющимися группами.

Денике. Как смотрел Болдырев на Директорию? Представлялась ли она ему жизнеспособной, или он тоже думал, что эта Директория ничего сделать не может?

Колчак. Когда я поднял вопрос об освобождении меня от обязанностей военного министра, то и Болдырев, и Авксентьев смотрели так, что это — временная, переходная ступень, и они не смотрели на себя как на постоянное учреждение.

Денике. Это, по идее, Директория должна была через известный срок созвать Учредительное Собрание. Но не представляли ли они, что вообще Директория не сможет этого выполнить?

Колчак. Нет, я определенно этого вопроса не помню. В конце концов, после долгих разговоров пришли к компромиссу, что Роговский будет товарищем министра.

Денике. Вы присутствовали на совместном заседании Директории с Сибирским правительством, когда соглашение состоялось?

Колчак. Да, я тогда был на нем. Оно ничего из себя не представляло. Это было заседание, на которое явились все члены Директории и совет министров. На нем было прочитано постановление относительно взаимоотношений между Директорией и советом министров; затем члены Директории раскланялись и ушли, и дальше продолжалось деловое заседание.

Денике. Вы, по-видимому, говорите о формальном моменте утверждения этого постановления. Но до этого было заседание или совместное совещание Директории и всего состава совета министров, где довольно остро эти вопросы ставились. Там, между прочим, с резкой речью выступал Михайлов, с другой стороны примирительно держался Шумиловский, — вы на таком заседании не были?

Колчак. Я не помню, откровенно говоря. Я помню формальное заседание, которое было очень коротким. Авксентьев прочел известное положение относительно Директории, относительно Сибирской армии, которая должна сохранить свое бело-зеленое знамя. Этим вопросом совещание закончилось; затем члены Директории ушли, а Вологодский остался председательствовать. Тогда же ему было преподнесено почетное звание гражданина Сибири.

Денике. За это время завязались ли у вас с членами Сибирского правительства более или менее близкие личные связи?

Колчак. Нет, я не могу этого сказать. Я здесь оставался очень короткое время и вскоре, около 7–8 ноября, выехал на фронт. Я бывал у Болдырева иногда. Затем я получил приглашение от чешского командования приехать к 9-10 ноября в Екатеринбург для присутствования на торжестве передачи знамен четырем чешским полкам. Кроме того, мне нужно было вообще выехать на фронт, для того, чтобы повидаться с начальниками и обследовать все вопросы снабжения, все нужды армии и фронта. Примерно числа 7-го или 8-го я выехал из Омска в Екатеринбург. Тогда я был временно исполняющим обязанности военного министра. В сущности, у меня министерства не было, — я жил в доме Волкова, в одной комнате; у меня не было ни аппарата, ни средств. Пока функционировали органы Сибирской армии, штаб этой армии помещался в Доме Свободы. Но пока я за него не принимался. Первая моя миссии были присутствовать на этом торжестве и затем вечером на банкете, где я впервые познакомился с чешскими офицерами и с Сыровым. Там присутствовали представители иностранных держав. Кроме того, там я вторично видел Гайду.