Читать книгу - "Брежнев. Разочарование России - Леонид Млечин"

«Юрий Владимирович, — писал Стукалин, — назвал поведение Семанова провокационным, возбуждающим антисемитские настроения. Вот в чем, оказывается, была истинная причина столь негативной оценки книги!..

Он очень остро, даже болезненно реагировал на проявления антисемитизма (хотя для этого серьезных оснований, на мой взгляд, не было), но не слышал, чтобы даже в мягкой форме осуждал просионистские, деструктивные по своей сути настроения известных деятелей литературы, науки, искусства».

Борис Стукалин, видимо, не имел возможности вникнуть в работу 5-го управления КГБ, в состав которого входил целый отдел «по борьбе с сионизмом». Он напрасно подозревал Юрия Владимировича в защите «сионистов». Именно Андропов санкционировал распространение в стране националистических и черносотенных настроений, хотя не мог не понимать, что они подрывают официальную идеологию.

КГБ начал эту кампанию с помощью доктора исторических наук Николая Николаевича Яковлева. В 1974 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла его книжка «1 августа 1914 года». Историки-марксисты схватились за голову. В журнале «Вопросы истории КПСС» подготовили разгромную рецензию, где говорилось о «фальсификации ленинских взглядов». В последний момент пришло указание снять статью из готового номера. Историки не могли понять, кому же под силу опрокинуть советскую историческую науку?

«Появлением этой книги, — писал Николай Яковлев, — российская историческая наука обязана Ю. В. Андропову, начатым им и незавершенным политическим процессам».

Тут надо сделать небольшое отступление и рассказать историю самого Яковлева.

Постановлением Совета министров от 31 декабря 1951 года заместитель военного министра маршал артиллерии Николай Дмитриевич Яковлев был снят с должности. Вместе со своими подчиненными, ведавшими принятием на вооружение новых артиллерийских систем, он был обвинен в том, что закрыл глаза на недостатки новых 57-мм автоматических зенитных пушек.

В конце февраля 1952 года его арестовали.

Досталось и сыну маршала. Николай Яковлев-младший, который работал в отделе США Министерства иностранных дел, тоже был арестован и просидел около года. Смерть Сталина принесла свободу и отцу, и сыну. Одно из первых решений министра внутренних дел Берии — отпустить всех, кто был арестован по делу маршала Яковлева. Но страх остался. До самой смерти напуганный Сталиным главный артиллерист страны по-дружески советовал коллегам:

— Прежде чем подписать бумагу, убедись, что если из-за нее начнут сажать в тюрьму, то ты будешь в конце списка.

Арест не прошел для Яковлева-младшего бесследно. Николай Николаевич занимался историей, защитил докторскую диссертацию. Но считал, что ему не доверяют. Он обратился за помощью к человеку, который помнил его отца, — секретарю ЦК по военной промышленности Дмитрию Федоровичу Устинову. Тот переадресовал Яковлева к Андропову.

Председатель КГБ принял историка.

«Любезный и обходительный Андропов, — вспоминал Яковлев, — не стал слушать моих жалоб (эти пустяки отметем?!), а затеял разговор о жизни».

Потом переправил Яковлева начальнику 5-го управления генералу Бобкову, который произвел на Николая Николаевича неизгладимое впечатление:

«Никогда не встречал лучше осведомленного человека, обладавшего такими громадными познаниями, невероятной, сказочной памятью. Его никогда нельзя было застать врасплох, на любой вопрос следовал четкий, исчерпывающий ответ».

И с той поры Яковлев стал «захаживать» на Лубянку, беседовать с Андроповым и Бобковым. Как человек, напуганный госбезопасностью и всю жизнь ожидавший нового ареста и обыска, он инстинктивно искал защиты у чекистов. Надеялся, что одни чекисты (умные и здравомыслящие) спасут его от других (костоломов).

О чем же беседовал с Яковлевым председатель КГБ?

«Юрий Владимирович, — писал Николай Яковлев, — вывел, что извечная российская традиция — противостояние гражданского общества власти — в наши дни нарастает. Чем это обернулось к 1917 году для политической стабильности страны, не стоит объяснять.

С пятидесятых тот же процесс, но с иным знаком стремительно набирал силу. Объявились диссиденты. Андропов многократно повторял мне, что дело не в демократии, он первый стоит за нее, а в том, что позывы к демократии неизбежно вели к развалу традиционного российского государства. И не потому, что диссиденты были злодеями сами по себе, а потому, что в обстановке противостояния в мире они содействовали нашим недоброжелателям, открывая двери для вмешательства Запада во внутренние проблемы нашей страны».

Если бы профессор Яковлев изучал не американскую историю, а отечественную, он бы увидел, что такие же беседы российские жандармы вели с революционерами. Иногда они преуспевали — тогда революционер соглашался сотрудничать с полицией. Конечно, для этого нужна некая предрасположенность: не только страх перед властью, но ненависть и зависть к окружающим, комплекс недооцененности, желание занять место в первом ряду…

Судя по записям Яковлева, из Андропова, хоть он и дня не был на оперативной работе, мог бы получиться вполне успешный вербовщик.

«Председатель, посверкивая очками, — писал Яковлев, — в ослепительно-белоснежной рубашке, щегольских подтяжках много и со смаком говорил об идеологии. Он настаивал, что нужно остановить сползание к анархии в делах духовных, ибо за ним неизбежны раздоры в делах государственных. Причем делать это должны конкретные люди, а не путем публикации анонимных редакционных статей. Им не верят. Нужны книги, и книги должного направления, написанные достойными людьми».

Андропов, соблазняя Яковлева, рассказал, что Иван Тургенев работал на разведку, что политическим сыском занимались Виссарион Белинский и Федор Достоевский.

После долгих бесед с Андроповым и генералом Бобковым, начальником 5-го управления КГБ, Яковлев написал книгу «1 августа 1914 года». В ней Февральская революция и свержение монархии изображались как заговор масонов, ненавидящих Россию и решивших погубить великую державу.

Все материалы о мнимых кознях масонов, в том числе фальсифицированные чекистами протоколы допросов бывших деятелей Временного правительства, автору вручил генерал Бобков. Вот таким образом КГБ осуществил идеологическую операцию, нацеленную на «укрепление мнимо-оппозиционной национал-коммунистической альтернативы диссидентству, пропагандировавшему демократические и общечеловеческие ценности»^[2]. Андропов, став главой партии и государства, распорядился издать книгу Яковлева огромными тиражами, в том числе перевести на языки союзных республик.

Книга Николая Яковлева была сигналом к тому, что можно смело винить во всех бедах России масонов и евреев и что такая трактовка поддерживается высшим начальством. Критиковать книгу Яковлева не позволялось. В обществе проснулся интерес к таинственным масонам. Конечно, не всякий историк мог позволить себе участвовать в столь низкопробной кампании и подыгрывать черносотенцам и антисемитам. Но желающие нашлись.