Читать книгу - "Катары - Патрик Вебер"

Берлин, 1939

Дорогой Жак.

Я дошел до того, что почувствовал себя загнанным зверем. С самого раннего детства я всегда сострадал дикому зверю, по следу которого охотники пустили собак. Я не верил уже никому. Даже глядя на отражение в зеркале, я начинал сомневаться в себе самом. Я так надеялся на Рихарда — а теперь окончательно убедился, что он предал меня. Одним больше, одним меньше, — скажешь ты. Путь так, но на сей раз это был товарищ, которому я доверился полностью. Я решил идти до конца — и был уверен, что сам Гиммлер в конце концов признает, как важны мои открытия.

Рейхсфюрер ожидал лишь документа, подтверждающего его теории и работы, начатые по его приказанию. К сожалению, не он один решал судьбы нашей отчизны. Отнюдь нет: вокруг него было множество недругов, ожидавших лишь случая, чтобы добиться его опалы. Эти предатели ставши под сомнение его радикальные теории и насмехались над его пристрастием к древним германским легендам. Аненербе они считали бессмысленной, подозрительной и разорительной лавочкой. Шептались даже, будто сам фюрер не раз упрекал Гиммлера за эти расходы.

Если бы только рейхсфюрер знал, как близко я подошел к цели! Когда все было в порядке, у меня было несколько случаев подойти к нему и изложить полученные результаты, теперь же поговорить с ним не было вообще никакой надежды. Клевета довершила свое черное дело. Я потерял в его глазах всякий кредит, а поведение в Бухенвальде окончательно погубило мою репутацию. У меня оставался лишь один выход: достичь своего, хоть я и понимал, какие опасности влечет решение не опускать рук.

У меня было много причин быть недовольным Бетти, особенно когда она служила в «Каштанах», но должен признать, что с последним моим поручением она справилась превосходно. Войдя в Кёльнский собор, я вспомнил и о ней, и обо всех тех людях, с которыми встречался в Лангедоке. Странно устроена человеческая психика: со временем она стремится стереть все дурные моменты и сохранить лишь добрые воспоминания. Издалека мне казалось даже, что французские годы были лучшими в моей жизни.

Решение проблемы связано с четырьмя Добрыми Мужами, которым удалось бежать перед самым падением Монсегюра, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта. Это получилось у них благодаря пещерам под Монсегюрским холмом и крепкой веревке, привязанной к крепостной стене. Кем были Амьель Экар, Пьер Сабатье, Юг Домерг и Пейтави Лоран? Вероятно, простыми людьми, которые жили глубокой верой и решились презреть все опасности, лишь бы она никогда не угасла. Страдая от преследований, катары убедились: враги не остановятся ни перед чем, чтобы навредить им еще пуще. Пьеру-Роже де Мирпуа пришла идея разделить сокровище на четыре равные доли, чтобы оно не могло так просто попасть во вражеские руки. Историки прежде считали, что Добрые Мужи отправились в Кремону встретиться с тамошним епископом, которого считали своим сторонником. Благодаря картинке на стене пещеры Ломбрив, я знал, что на самом деле все было сложнее. Четверка разошлась по разным путям, но сперва они назначили друг другу встречу в пещере, которая всегда служила убежищем для беглецов. На стене они начертили эмблемы мест своего назначения, а когда картинка подсохла, они ее заштукатурили, чтобы враги не нашли. Семьсот лет спустя я с помощью Бетти первым обнаружил их послание, дошедшее из тьмы веков.

Кёльн был обозначен через мученичество апостола Петра. Войдя в центральный неф большого собора Святого Петра и Девы Марии, я был поражен, как много там толпилось народа. Я тут же подумал: трудно будет мне заняться своими разысканиями, не привлекая внимания молящихся. Но я все же подошел к статуе первого епископа Римского, размышляя при том, как же я смогу его разговорить. Когда я в первый раз наклонился посмотреть, нет ли там где изображения креста, одна из прихожанок подошла поставить свечку и попросила меня посторониться. Потом она отошла, а я вернулся к статуе. Я внимательно разглядывал постамент, и вдруг ощутил нечто необычное. Внезапно на плечо мне положили руку. Этот жест, бесстрастный и властный, я знал хорошо: будучи в Бухенвальде, я много раз видел, как им пользуются. Недружелюбная рука на плече говорила, как нельзя лучше, что я подтолкнул тяжелую махину. Говоря точнее — что я оказался в стане врагов и, хуже того, мстителей. Разглядеть весьма заурядное лицо голубоглазого блондина я едва успел. Я, собственно, чувствовал только ствол револьвера, который он потихоньку, но очень решительно приставил мне к спине. Не говоря ни слова, он вывел меня через центральный неф из собора. У крыльца нас ждала черная машина.

Преданный тебе

Отто Ран.