Читать книгу - "Фаворит. Том 1. Его императрица - Валентин Пикуль"

Екатерина пригласила «овдовевшего» Шувалова:

– Иван Иваныч, а кто такой Авраам Шаме?

– Подлец, торговавший в Москве уксусом, потом был домашним учителем детей Олсуфьевых, но они изгнали его, яко неуча. Шаме вернулся в Париж, где сочинил донос на Дидро и д’Аламбера, после чего король запретил издание Энциклопедии, почитая ее авторов достойными виселицы. Несчастный Дидро, поправ ученую гордыню, был вынужден обратиться даже к… стыдно сказать!

– Со мною не стыдитесь, – улыбнулась Екатерина.

– Он умолял вступиться за него мадам Помпадур.

– И что ответила эта грязная потаскуха?

– Помпадур писала: если правда, что Энциклопедия начинена порохом для взрыва церкви, то эту книгу надобно сжечь, если же это неправда, то надо послать на костер Авраама Шаме.

– Ответ хорош! – Екатерина собрала губы в яркую точку. – А я напишу господину Дидро, чтобы ехал в Россию и заканчивал издание Энциклопедии на русские деньги. Обещаю ему чины, уважение, славу, богатство, свободу…

Екатерина сделала первый реверанс пред новейшей философией XVIII века. Европа заговорила, что «свет идет с Востока», а Вольтер стал главным бардом русской императрицы. «В какое время живем мы? – восклицал мудрец. – Франция преследует философию, а Скифы ей покровительствуют… пощечина, данная из Скифии нашим глупцам и бездельникам, доставила мне величайшее удовольствие». Просвещенному абсолютизму Екатерина принесла первую дань. Заручаясь самой авторитетной поддержкой в Европе – вольтеровской, императрица укрепляла свое положение на русском престоле…

Екатерину беспокоило, как бы не разлакомился приехать на русские хлеба какой-либо ее родственничек! Она-то ведь знала, что у себя дома германские князья охотно доедают вчерашний прокисший суп, но зато, попав в Россию, делаются ненасытны, как шакалы.

– Из Коллегии иностранной, – распорядилась она, – надобно послать человека ловкого, чтобы объехал моих сородичей и дал понять каждому: Россия для них навсегда закрыта…

Сознательно разрывая связи с отечеством, она выгадывала во мнении русского общества. Сейчас все оправдывало низложение Петра, но ничто не оправдывало восшествие Екатерины: ссылки в манифестах на «промысел божий», на «избрание всенародное» были наивны, – императрица понимала, что заняла чужой стул, но ничего умнее придумать не могла! Потому-то щедро задаривала всех улыбками и подачками, наклоняя рог изобилия над головами тех, кто помогал ей добыть престол…

Просматривая списки Конного полка, Екатерина увидела, что Потемкина предлагают произвести в корнеты.

– Для него этого мало… – Своей рукой начертала: «Быть в подпоручиках». – Гришенька, – ласково спросила она Орлова, – не подскажешь ли, чего желать может Потемкин?

– Какой еще там Потемкин? – сладко потянулся фаворит.

– Конный! Волосы у него такие курчавые.

– Не тот ли, что в Ропше сейчас с Алеханом? Так этот тезка мой бедноват… так и быть – отсыпь ему!

Екатерина хотела дать Потемкину 3 000 рублей.

– Не балуй, – не позволил фаворит.

– Ну, тыщу дам. И сервизик добавлю.

– А этого мало. Станет рожу кривить…

Потемкин получил две тысячи рублей с сервизом: на кота широко, на собаку узко. Ладно, и на том спасибо. Но долга митрополиту Амвросию Зертис-Каменскому он, конечно же, не вернул…

* * *

Петра не торопились увозить из Ропши, и он даже просил доставить ему кровать из Ораниенбаума. Стража возмущалась:

– Вот еще! Таскайся по лесам и болотам с мебелью…

Среди охраны зрело недовольство: в Петербурге сейчас балы и гулянки, там раздают награды, делят мужиков и деньги, там пляшут, а ты сиди в этой Ропше, где с болот тянет туманом, квакают лягухи и тучей вьются неистребимые комары… Когда Петра бросало в очередной обморок, караульные только радовались:

– Даст бог, и окочурится, тогда уедем…

Петр был заперт в комнатах, окна которых задрапировали плотными шторами. Он просился гулять по берегу пруда, в котором рыбы были приучены всплывать при звоне колокольчика.

– Хочу поймать рыбку, – говорил он.

– Окажите рыбке милость, – соглашался Алехан.

Но в дверях часовые скрещивали багинеты ружей.

– Ах, до чего же строгие! Я бы и пустил вас до прудочка, но часовые не дозволяют. Не лучше ли нам еще выпить и поспать?..

3 июля в Ропшу силком доставили лекаря Лидерса.

– Чего зубами стучишь? – спросил Алехан. – Поставь бывшему царю клистир с опилками – и дело с концом.

– Знаю я, какие концы бывают в России: вы его в крепость запрете, и меня туда же, – верно рассудила медицина.

– Делай свое дело. Больно много ты знаешь.

Лидерс, осмотрев Петра, сказал Орлову:

– Зачем меня тревожили? Он нетрезв, но здоров.

Алехан предупредил Екатерину: «Я опасен, чтоб урод наш севоднишную ночь не умер, а больше опасаюсь, чтоб не ожил …» Догадливая женщина поняла, что не сегодня, так завтра она овдовеет!

6 июля (именно в день ее обращения к Дени Дидро) и понаехали в Ропшу гости – актер Федор Волков и капитан Шванвич; князь Барятинский сразу распечатал бутылки с вином, шлепнул на стол измызганные картишки; зажгли свечи для раскуривания трубок…

Алехан, проходя мимо, указал Потемкин:[6]