Читать книгу - "Железная маска - Жан-Кристиан Птифис"

Мой друг Бернар Кэр, которому мы обязаны многими открытиями в ходе разгадывания этой тайны, полностью отвергает подобного рода фантазии, однако поддерживает гипотезу о черном паже как наиболее вероятную на современном этапе исследований. При этом он опирается на два текста. Первый — у Вольтера в его «Веке Людовика XIV»: «Старый врач Бастилии, который часто лечил этого необыкновенного человека, говорит, что никогда не видел его лица, хотя не раз исследовал его язык и прочие части тела. Но по-настоящему удивительно, сообщает врач, то, что его кожа была смуглой…» Читая между строк, можно сказать, что он не принадлежал белой расе!

Второе, что привлекло его внимание, — это свидетельство Бленвийе, переданное через внучатого племянника Сен-Мара, Гийома-Луи де Формануара де Пальто. Вот этот текст, содержащийся в письме последнего Фрерону, опубликованному в «Литературном ежегоднике» от 19 июня 1768 года:

«Сеньор де Бленвийе, офицер от инфантерии, который был вхож к мсье де Сен-Мару, губернатору острова Святой Маргариты, а затем начальнику Бастилии, не раз говорил мне, что Башня вызывала в нем сильное любопытство, ради удовлетворения которого он переоделся солдатом стражи, несущей караульную службу под окнами камеры, где содержался тот заключенный; оттуда он мог хорошо видеть его; на заключенном не было никакой маски, у него было белое лицо, он был высок ростом и хорошо сложен, с седыми волосами, хотя он и находился в расцвете лет; почти всю ту ночь напролет он провел, прохаживаясь взад и вперед по комнате…»

Кем был этот сеньор де Бленвийе? Большинство историков путают его с кузеном Сен-Мара, находившимся в Пинероле, Заше де Био, сеньором де Бленвийе. Однако это не так. В 1681 году он был назначен комендантом крепости Мец, где и умер 23 февраля следующего года.^[235] После этого сеньория Бленвийе перешла к его брату, отцу Николя де Био, а затем, в 1714 году, к его троюродному брату Жозефу де Формануар (1672–1732), человеку, о котором здесь и идет речь. Именно он сообщил своему племяннику Гийому Луи известную ему тайну. Он действительно служил в гарнизоне на острове Святой Маргариты и был офицером полка Бюжи.

Обратимся теперь к его свидетельству. Тому, кто знает расположение крепости на острове Святой Маргариты, в которой окна камер выходят на крутой морской обрыв, этот рассказ о страже, всю ночь дежурящей под окном камеры заключенного, кажется неправдоподобным. С этого места невозможно наблюдать за происходящим внутри камеры, к тому же неосвещенной. Таким образом, Бленвийе просто соврал, всего-навсего пересказав то, что слышал от стражников, которые могли наблюдать таинственного заключенного в разное время и в разных местах. Бернар Кэр полагает, что речь идет о ложных свидетельствах, поскольку, по его мнению, сведения, сообщенные Бленвийе, непосредственно внушены Сен-Маром. Бленвийе рассказал не о том, что видел, а то, что слышал, например за столом у губернатора. «Итак, мы можем, вовсе не стремясь опровергнуть гипотезу Пьер Мари Дижоля, который выдвинул на роль заключенного в маске человека с темным цветом кожи, сказать, что, напротив, получили один из наиболее серьезных доводов в пользу этой гипотезы».^[236] Не слишком убедительный аргумент. Ведь чтобы сделать из Набо, этого тщедушного юноши с картины в Версальском дворце, Железную маску, необходимо опровергнуть все свидетельства о том, что заключенный был человеком высокого роста.

В целом рассказ о темнокожем паже — причудливая смесь «непроверенных сведений» и «баснословных заблуждений», как признается и сам Пьер Мари Дижоль, — мне представляется весьма легковесным, и вовсе не потому, что истина не всегда кажется правдоподобной, а потому, что историк позволил увлечь себя в бездонную пропасть безосновательных предположений. Все, что мы знаем о скромной супруге Людовика XIV, женщине нежной и добродетельной, воспитанной в соответствии со строгим испанским этикетом, по-настоящему влюбленной в своего супруга, глубоко благочестивой, постоянной посетительнице монастырей, богослужений и исповедников, зажигавшей свечи во всех церквях (она была членом третьего ордена Святого Франциска и жила, по свидетельству очевидцев, как кармелитка), заставляет отвергнуть гипотезу о супружеской неверности королевы.

«Газета», «Мемуары» мадам де Мотвиль и переписка принца Конде и его сына, герцога Энгиенского, с польской королевой позволяют шаг за шагом проследить болезнь королевы и ее дочери, Маленькой Мадам: сорокачасовые молебны, заказанные во всех церквях, крестный ход у раки святой Женевьевы, посвящение младенца, состоявшееся 8 декабря, Непорочному зачатию. Королева поправилась, но инфанта 26 декабря умерла. «Газета» подробно описывает похоронную церемонию: выставление крохотного тельца на парадном катафалке, погребение в Сен-Дени и перенесение сердца ребенка в Валь-де-Грас. Такие подробности исключают даже мысль об инсценировке с целью ввести народ в заблуждение. Курфюрстина Баварская, вторая супруга брата короля, прямо заявляет об этом. «Неверно думать, — писала она 8 октября 1719 года, — что королева родила негритянку. Покойный Монсеньор, который присутствовал при родах, говорил, что принцесса была безобразна, но не черна. Невозможно было заставить людей поверить тому, что ребенок мертв, что девочку не отдали в монастырь Море близ Фонтенбло. Правда состоит в том, что девочка родилась безобразной и что она умерла — весь двор видел, как она умирала».^[237]

Паж королевы, не имевший никакого отношения к рождению крошки Марии Терезии, отныне не может претендовать на звание, впрочем, малоприятное, человека в железной маске!