Читать книгу - "Grace. Автобиография - Майкл Д. Робертс"

Шло время, и я начала замечать, как Анна носится по Нью-Йорку со своей командой законодателей вкуса, в числе которых были архитектор, работавший в стиле «хай-тек», Алан Буксбаум и дизайнер интерьеров Жак Деорнуа. Думаю, это было именно то, чего ждал от нее Либерман. Она была куда активнее него и могла добывать для журнала самые свежие новости о модных фотографах, новых дизайнерских талантах и обо всем, чем живет мир искусства и моды.

У фотографа Артура Элгорта есть другая версия. «Просто Алекс был потрясен ее ножками», – считает он. (Анна по-девичьи кокетлива и мила. С женщинами она держится очень твердо и уверенно, но в разговоре с мужчинами становится сексуальной и соблазнительной – даже если они стопроцентные геи.)

Дэвид как-то сказал мне: «Великое достоинство Анны в том, что ей абсолютно наплевать, нравится она людям или нет». Я не совсем уверена, что это так, но, во всяком случае, она никогда не вздрагивает от критики. Меня, например, волнует, нравлюсь ли я окружающим – будь то почтальон или приемщица в химчистке. Возможно, в этом моя слабость. Но не Анны.

Тем не менее она очень, очень заботливая мать. Если кто-то из детей звонит ей по телефону, она просто тает, а такой Анну нечасто увидишь.

Итак, Анна, протеже верхушки Condé Nast, на какое-то время переместилась на другую сторону Атлантики, приняв бразды правления британским Vogue. За этим последовала короткая остановка в журнале House & Garden («Дом и сад»), пока она не встала у руля американского Vogue. С первой же обложкой Анна заявила о себе как о реформаторе. Таким Vogue еще не был. Лицом обложки в исполнении Питера Линдберга стала израильская модель Микаэла Берку. Спортивная блондинка заливалась смехом у дверей парижского café, одетая в очень дорогой жакет от Кристиана Лакруа и провокационные голубые джинсы с заниженной талией. (Редактором моды была Карлин Серф де Дадзили.) Обложка провозглашала новый, демократичный подход к одежде, сочетающий высокую и уличную моду, молодую свежесть и рафинированную утонченность, энергию уверенности и устремленный в будущее драйв. В этом была квинтэссенция Анны. Поразительно, но журнал действительно зазвучал и рванул вперед. В то время у Ричарда Аведона был контракт с Vogue, и он здорово разозлился. «Я тоже так могу. Это пустяки», – сказал он, когда увидел картинку. Но такой тип обложки был полной противоположностью его субъективным, строгим фотографиям, и все его попытки создать нечто более расслабленное и спонтанное были обречены на провал.

Аведон и Анна никогда не ладили. Он пришел в Vogue с намерением занять должность креативного директора. Когда этого не случилось, он предложил свою кандидатуру журналу Harper’s Bazaar. До меня доходили слухи, что он даже знал, в каком углу будет стоять его стол. Но и это назначение не состоялось. С тех пор он никогда не упускал возможности сказать что-нибудь ехидное об Анне и ее журнале.

Совсем по-другому сложились обстоятельства для другого фотографа, Ирвина Пенна, который в течение десятилетий оставался самым ценным приобретением журнала. Анна безмерно уважала его и относилась к нему с особым пиететом; такой свободы, какая была предоставлена ему, не получал ни один фотограф за всю историю Vogue. Три дня, чтобы сделать один снимок? Хорошо. Мистер Пенн не хочет фотографировать это платье? Не вопрос. Ему был дан карт-бланш. Мистеру Пенн не нравится образ соседской девчонки? Да, мистер Пенн считал, что он ужасный. И вообще его раздражала повседневная одежда. Он привык к нарядам «от-кутюр» и предпочитал снимать иконы стиля.

Этот сдержанный, аскетичного вида человек любил воплощать идеи своих фотографий в абстрактных зарисовках и всегда находил причины отказаться от нового проекта, если к нему не лежала душа. Только мистер Либерман, а со временем и Анна могли убедить его сделать фотографию, но даже тогда чувствовалось, что он работает через силу. Позже Филлис Позник, исполнительный редактор американского Vogue, стала его личным редактором и работала с ним на протяжении почти десяти лет. Это было удивительно плодотворное сотрудничество, которое подарило журналу самые запоминающиеся образы. Их профессиональные отношения напоминали союз двух пожилых супругов.

Когда я пришла в американский Vogue, то сразу сделала несколько фотосессий с Пенном: Анна решила, что я лучше всех справлюсь с ним. Незадолго до этого мы сделали для новой коллекции Кельвина великолепную серию фотографий на простом белом фоне. В его маленькой студии царила полная тишина, все старались ходить на цыпочках. Любая музыка была под запретом, и никому не разрешалось курить – даже в те дни, когда курили все поголовно. Только «звездному» визажисту Кевину Окуэну было дозволено издавать звуки, и он бормотал одобрительное «м-м» у Пенна за плечом, пока маэстро не одернул его: «Заткнись, Кевин», продолжая колдовать над постановкой света. Мы, конечно, хранили полное молчание. Это был замечательный опыт, однако темп, заданный Анной в журнале, не позволял задерживаться на одной фотосъемке. Мне нужно было контролировать массу других проектов и планировать выездные фотосессии. В конце концов мне пришлось прекратить работу с Пенном – тем более что мои тематические истории были не в его стиле, а коллекции, которые я для них отбирала, оказывались недостаточно эксклюзивны, чтобы удовлетворить его взыскательный вкус. Впрочем, даже сегодня трудно найти экземпляры, способные покорить сердце этого гения фотографии.

С годами в облике и поведении Анны – особенно на публике – все заметнее проступали черты «железной леди». Однажды летом на Парижской неделе моды защитники прав животных, которые вечно таились в засаде, забросали ее на входе какой-то клейкой гадостью. Она исчезла за кулисами, взяла себя в руки, освежила макияж и в числе первых зрителей невозмутимо заняла свое место в зале. А когда хулиган Александр Маккуин представил свою новую коллекцию в Нью-Йорке, она сохраняла самообладание до самого конца шоу, несмотря на явно провокационный финал. В те дни модный мир взорвали «бамстеры Маккуина» – брюки, сидящие низко на бедрах, так что открывается верхняя часть ягодиц. Один особенно озорной манекенщик Дэн Макмиллан (кстати, правнук бывшего премьер-министра Великобритании) вышел в этих штанах в финале шоу и оказался прямо перед лицом Анны, сидевшей в первом ряду. На подиуме появился Маккуин, и все модели развернулись к нему, чтобы отвесить поклон. В этот момент Анне открылась весьма пикантная картина. Но она даже не шелохнулась и продолжала невозмутимо взирать на это безобразие сквозь стекла своих солнцезащитных очков.

Каждой зимой Анна устраивала рождественский обед. Поначалу только для нас двоих – тогда мы ходили в La Grenouille, очаровательный французский ресторан на Пятьдесят Второй улице. Шли годы, наша компания пополнилась дизайн-директором Vogue Чарльзом Черчвордом, фэшн-директором Полом Кавако, которого потом сменила Тонн Гудман, и директором-маркетологом Вирджинией Смит.

В канун того Рождества Анна устроила обед в Four Seasons («Времена года»), где хорошо готовят, но уютным я бы его не назвала. Здесь царит сугубо деловая, корпоративная атмосфера, располагающая к обсуждению глобальных сделок и финансовых операций. Мы набились в лимузин, чтобы приехать первыми, хотя знали, что этому не бывать: Анна всегда и всюду приходит раньше всех.